первобытными криками ныряли в пухлые сугробы. Плавился снег. Тела покрывались шершавой налипью.
На следующий день женщины скучали и настойчиво просились домой…
Как-то незаметно отошли семейные новогодья в Алешунине, сменились праздничной скукой за чинным городским столом. Поначалу мужчины, еще помня деревенский присад и свои озороватые наброды на чистом алешунинском снегу, срывались сразу же после ночного празднования в баньку и пребывали несколько дней в благодатной отвязке, после которой пусть и побаливала голова, но зато как-то легко делалось на душе, однако и в мужском табунке не всегда были лад и согласие, и со временем январские поездки сошли на нет…
Сейчас, после утиной охоты, Полудин, глядя в лобовое стекло, по которому разбегались ветвистые дождевые молнии, с щемящей теплотой вспоминал былые наезды, себя, по-мальчишески живого, порывистого.
Полковник, прорицающий будущее, был настроен деловито:
– Возьмем пивка, водочки…
Закодированная от губительного соблазна продавщица встретила Полудина и Полковника понимающей улыбкой: «Всё квасите?» – без лишних слов выставила на вытертый до белизны прилавок батарею бутылок и, полистав толстую амбарную книгу, назвала сумму с учетом старых долгов. Полковник крякнул, но расплатился.
Наконец закиданный грязью «жигуленок», объезжая неторопких деревенских гусей, подкатил к знакомому палисаднику. Задержавшийся в салоне Полудин с улыбкой смотрел, как Полковник, приблизившись тяжелой медвежьей походкой к двери, нагнулся, вытащил наивно спрятанный ключ из-под домотканого половика и, подавшись всем телом, отомкнул амбарный замок.
И остальные приметы жилья – будь то пучки зверобоя и мяты, развешанные в коридоре, зубастая щука с бессмертником в пасти и мятыми красными десятками, которых как будто стало меньше – как после объяснит Петрович, на них по ошибке польстился один из хмеловатых гостей, – даже клетчатые расхлёстанные тапочки с приплюснутым задком и многое другое говорили об устойчивости деревенского бытия и подтверждали то далекое, памятное.
Изба выстыла, от стен веяло сырцой. Между двойными окнами, проложенными нашлепками зеленого мха, сонно ползали мухи.
Полудин снял куртку, расправил плечи. И Полковник по всей его молодцеватой позе и заигравшим глазам понял, что зять серьезно настроился на колку дров, а ему скорее всего придется заняться приготовлением коронного блюда – картофельной мятухи с тушенкой. Зная, что почти все дрова разделаны и осталось нетронутым только кряжистое, с сучьями дубье, Полковник быстро взглянул на засветившееся лицо Полудина и хитро улыбнулся.
Ну и дубочки достались Полудину! По истерзанным, наполовину надколотым тушкам он хорошо представил, как мучился Полковник. Словно желая что-то подобрать полегче, он оглядел все дровяные запасы, покачал головой и, настраивая себя, со злостью взглянул на ощерившийся по-щучьи раскол дуба. Руки чесались взять колун и, ухнув, садануть с молодецкого размаха, но какой-то остерёг, доставшийся от дедовских времен, заставил его помедлить. Покопавшись в хозяйственных ящичках, он нашел ржавый, без каких-либо следов недавнего применения клин.
– Господи, благослови! – Полудин поплевал на ладони и превратился во что-то крушащее, напористое: был недавно обыкновенный человек, а стал человек-топор. Каким-то запредельным инстинктом Полудин ощущал структуру каждого дубового обрубка, видел замысловатое внутреннее витьё.
– И-эх! – По лбу потекли щекотные струйки. Не желая отвлекаться, он мотал головой, чтобы защитить глаза от едкого пота.
В сенцах гавкнула и тут же притихла Квитка, размашисто хлопнула дверь и послышались бодрые возгласы, которые сопровождают почти каждую мужскую встречу, однако увлекшийся колкой Полудин ничего не слышал за треском раздираемого дубья и своими лесными уханьями. С удивлением и неудовольствием он ощутил, как кто-то бесцеремонно похлопал его по плечу.
За спиной, радостно щерясь, стоял Комендант в своей потертой, надвинутой на самые глаза фуражечке.
– Привет трудовому народу!
Полудин утопил колун в дубовой теснине, смахнул рукавом пот и протянул Коменданту горячую руку.
– Как охота? – задал накатанный вопрос Славка.
– Так себе. Пара крякашей…
– Что-то слабовато.
– Охота на охоту не приходится.
– И то верно! – согласился Комендант, поглядывая на темную горку разделанного дубья. – Всех уток не перестреляешь, всех баб не перетопчешь!
– Но к этому надо стремиться! – возразил Полудин словами Полковника.
– Молодец! – захохотал Комендант. – Правильно говоришь. Курить есть?
– С прошлой осени бросил.
– Тоже правильно! – похвалил Комендант. – Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким умрет. Тогда я у Петровича стрельну. Значит, в Теплой заводи охотились?
– Как всегда.
Комендант пощупал мелкоячеистую сеть, свисающую с обшарпанной, с пробитым дном лодки:
– Хорошая. Китайская.
И с безразличием, показавшимся Полудину наигранным, сообщил:
