ревности. Правда, персонажи фильма немного отличаются от нас с Алекс характерами. Эммануэль Беар, которая играет жену, очень мягкая и никогда не кричит, а вот Клюзе, напротив, становится жестоким и часто теряет над собой контроль. Я же просто невыносимо тоскую, изображая глубокое равнодушие ко всему и тем самым заставляя Алекс мучиться. На людях я притворяюсь, что все нормально, но, как только оказываюсь за кулисами, начинаю как безумный исписывать тонны бумаги вопросами, которые не решаюсь задать Алекс напрямую или на которые она раздражается и не отвечает: «Его член больше и длиннее моего?», «Ты кричала?», «Он делал это сзади?», «У него есть волосы на груди?», «Ты смеялась с ним?», «Он говорил тебе, что любит тебя?», «Ты влюблена?», «Ты думаешь о нем каждый день?», «Ты сохранила его постельные фото?» Самое парадоксальное во всей истории в том, что мы продолжаем трахаться. Мы встречаемся между полуднем и двумя или вечером, после того как уложим детей, она зовет меня в свою комнату эсэмэской, или я зову ее в свою, мы зажигаем свечи на парфюмированных маслах, включаем музыку. На самом деле все происходит довольно симпатично, к тому же у нас очень хороший секс, наверное, потому, что каждый делает это для себя. Как бы то ни было, в плане секса мы наконец-то удовлетворяем друг друга. Но в наших отношениях сохраняется стойкий запах гнили, сопровождающий, как правило, ложь и предательство. В общем, супруги крепко влипли, потому что лужа, в которой мы сидим, с каждым днем увеличивается и уже начинает цвести плесенью. Один из нас захлебывается горечью и злостью, другой — неутоленной жаждой мести и глухой тоской. Доверие и преданность убиты наповал. Разумеется, у меня есть Алиса — мой щит и меч. Однако я все еще не уверен, для чего она появилась на моем пути — помочь мне вернуться к Александрине или, наоборот, выдернуть меня из старой жизни и окунуть в новую? Как бы то ни было, уйти к Алисе навсегда — шаг одинаково невозможный с этической и практической точек зрения. Единственное, что я точно знаю, что ясно чувствую, — это потребность каждое утро убегать из темницы родного дома, садиться в кабинете своего офиса перед компьютером и, забыв о печалях и бедах, читать, читать бесконечные письма Алисы, сопровождающиеся фотографиями. Отвечая Алисе, я словно открываю малюсенькую форточку в своем усталом сознании, чтобы проветрить его. Я пишу ей много и, как в первый день на скамейке в сквере, ничего от нее не скрываю. Иногда я посылаю ей свои фотографии. С Алисой я всегда могу быть откровенным. Я говорю ей о своем замешательстве, о внутренних противоречиях, о чувстве вины, о лицемерных словах любви. Впервые в жизни я так открыто веду себя с другим человеком.
С каждым днем между нами устанавливается все более тесный виртуальный контакт. Каждое слово отражает наш внутренний самоанализ, желание найти в нас самих то, что мешает нам жить, слова будто становятся почетными орденами, которые мы вручаем друг другу в знак взаимного доверия. Создается ощущение, что мы готовим идеальную виртуальную почву для реального будущего. В течение дня она посылает мне эсэмэску со стихами Пессоа, спрашивает, что я больше люблю, море или горы, душ или ванну, машины или поезда, и еще люблю ли я оливковое масло, собак, девушек, которые красятся, стринги, группу Orishas. Я рассказываю ей о своем детстве, о том, как смеркается, когда возвращаешься воскресным вечером с пляжа в Танамбо, о гигантской полной луне, об ураганных ветрах, срывающих рога с зебу (шутка), о запахах в сезон дождей; я спрашиваю у нее, что она любит больше, картошку фри или пюре, ненавидит ли она футбол, любит ли мужчин в костюмах с галстуком, как она относится к Дебюсси. Она дарит мне невыразимое счастье. Несмотря на огромное расстояние между нами, ее присутствие в моей жизни дает мне уже забытое ощущение мира, легкости, простоты, нежности, света. Все, что касается Италии, заставляет меня думать о ней и о километрах, которые нас разделяют: хозяин одного из итальянских ресторанов в Танамбо, говорящий по-итальянски; изображение «феррари» на футболке какого-то прохожего; итальянская марка стиральной машины; интервью с итальянским политиком в восьмичасовых новостях; торжественное появление папы на своем балконе в Риме; корешок книги Примо Леви на полке муниципальной библиотеки в Танамбо. Доходит до того, что я представляю себе Алису, когда смотрю по «Евроспорту» футбольный матч в Монте, я говорю себе, что Алиса, должно быть, сейчас в двух- трех километрах от стадиона. Я погружаюсь в воспоминания о Романце, о волшебном послеполуденном свете, о лете, о начале сентября, о тенях, гуляющих по ее комнате, о раскрытом окне, о раздетых любовниках, о ночи, о ее лице, о целой вечности в ее улыбке. Эти картинки для меня как наркотик, они погружают в забытье, но, исчезая, обостряют чувство одиночества, ранят и оставляют боль в пустующем сердце.
Сама того не подозревая, она восстанавливает мою связь со средиземноморским раем, солнечным краем моего детства, заставляет задуматься о моих латинских корнях. Я вспоминаю смешные фильмы шестидесятых, снятые летом на Лазурном Берегу: автомобили с открытым верхом, все залито солнцем, а в качестве звукового фона — стрекот цикад. Я вспоминаю ту Италию, которую видел в «Разине», вспоминаю итальянские боевики, «Жан де Флоретт» и «Манон с источника», черно-белый «Дон Камилло», я вспоминаю о Марокко в «Ста тысячах долларов под солнцем», о солнце в «Плате за страх», о фильмах Филиппа Де Брока, об итальянских фильмах, разумеется, тоже, о тех, где действие происходит в Италии и где так много солнца, вроде «Запаха женщины» с Витторио Гассманом, а еще о пальмах на варских вокзальчиках, безлюдных в августовский полдень, о летних расписаниях поездов, вывешенных на пристанях, куда причаливает рейдовый катер из Фарона, о живописных беседках, о походах в «Перекресток» за продуктами для семейного барбекю, о Провансе, о прогулках по пляжу, о выгоревших на солнце волосах, о привкусе морской соли на коже после купания, о подростках, что сидят на краю бассейна и предаются мечтам, надышавшись ароматом приморских сосен, о том, как мы в шлепанцах разгуливали по виноградникам, о теннисных матчах, которые мы играли по пояс голышом, о Любероне, о море, о тропинках на берегу, о Порке-роле, о том, как здорово купаться в полночь, о греческих островах, о пирожках с кальмарами в Тарифе. Алиса ассоциируется у меня с солнцем, даже не обязательно со средиземноморским, а вообще с солнечным светом и с эпохой семидесятых, когда всем жилось лучше, небо висело ниже, на планете было просторнее, тише, а я был мальчишкой; когда я думаю о ней, мне представляется целый океан оливкового масла где-нибудь в Леванте, туманное утро 1979 года, обед у бассейна в отеле «Лагуна», в поросшем кустарником Сенуфо июльским днем 1982 года, когда многочасовое созерцание облаков на небосклоне привело меня к мысли о далеком идеальном нездешнем мире — мире пейзажей и небесного света, похожем на наш, но чужом, неземном, мире, которого я никогда не увижу. Когда я думаю о ней, меня начинает тянуть в путешествие — в Бразилию, Португалию, на острова Тихого океана. Мне кажется, что с ней мне не надо ничего искать, с ней у меня и так будет весь мир. Понимаешь теперь, что значит для меня Алиса и мысли о ней?
И знаешь, что меня больше всего радует? То, что не я один мечтал. Недели через две после моего возвращения домой она посылает мне письмо на восьми страницах, напечатанных весьма убористым шрифтом. В графе «Тема» она пишет: «Devo raccontare una storia»[7]. И она рассказывает по-итальянски о нашей встрече, это что-то вроде ремейка моей версии, женская точка зрения, понимаешь? Это письмо очень повлияло на мое отношение к Алисе, точнее, на мое восприятие Алисы. В этом письме мне открылись ее подлинные чувства ко мне, и эта откровенность помогла мне лучше разобраться со своими чувствами к ней. Прочитав ее письмо, я наконец смог осознанно сказать себе: «Она мне по-настоящему нравится. Я люблю ее». Почему? Во-первых, потому, что она прекрасно пишет. Разумеется, ты спросишь, как же я разобрался с итальянским? Очень просто. Я одолжил у Клаудио маленький словарик (Клаудио — это один знакомый парень, который ездит на синей «хонде»), так вот с этим словариком я все понял. Алиса очень тонко чувствует и описывает все тоже очень тонко, она смотрит на вещи зрело и вместе с тем очень непосредственно, эмоционально, серьезно, но с юмором. Письмо, если ты умеешь внимательно читать, — это зеркало, отражающее интеллектуальные и духовные способности автора, лучшая визитная карточка, лучший переводчик, лучший глашатай, лучший детектор лжи. Некоторые ее фразы я запомнил наизусть, например: «Одинокая, неприкаянная, я, словно волна, плыву по асфальту, не слыша шума внешнего мира», или: «Парадоксальное сочетание, казалось бы, несовместимых чувств мешает мне воспринимать себя такой же, какой я была еще два дня назад», или: «Двадцать четыре часа идеальной страсти», или: «Каждый из нас защищен взаимной анонимностью», или: «Тревожные бесконечные часы», или — на этот раз я перепишу итальянские слова без перевода, а ты просто послушай, как это красиво: «Tutti е due stravolti dalle nostre stesse emozioni ci contorcevano nei nostri desideri per riuscire a non dire cit che non doveva essere detto». Понимаешь? Правда, это красиво? Она часто использует довольно сложные прилагательные, например «лабильный», и я спрашиваю себя, насколько итальянский язык в разговорной речи более изощренный, чем французский, а может, это просто ее манера выражаться? В
