Если очень долго падать, можно выбраться наверх

еще.

— Ты ко мне несправедлив, Папс. Я, как уже сказал, in extremis. У меня триппер. Это очень неприятно. Кап-кап-кап.

— Для триппера есть пенициллин. Я хочу знать, что дальше.

— На афинский триппер пенициллин не действует. Нужно пробовать один из мицинов.

— Так попробуй. Зачем тебе столько телефонов?

— Доктора предлагают ауреомицин, но вдруг он меня вылечит, а этого мы себе позволить не можем. Слишком большой риск. Я здесь в безопасности, Гноссос. Мы все здесь в безопасности. Хочешь выпить? «Метакса», лед, долька лимона, чуточку «ангостуры»? — Овус перевернул бубновый туз, наклонился к интеркому и щелкнул выключателем:

— Двойную «метаксу» a la grecque[24]; мне как обычно. И побыстрее, пожалуйста. — Он снова посмотрел на Гноссоса, улыбнулся и по одной карте перекинул колоду из ладони в ладонь — расстояние не меньше девяти дюймов. — Тебя ведь не особенно удивит, Папс, если без всякого риска, лишь в обмен на некоторое сотрудничество ты получишь Исключительный Статус в размерах, вполне достаточных, чтобы сохранить твой Иммунитет, Защиту и Неионизированность, скажем, до следующего поколения?

Карты полетели в обратном направлении, как меха сжимающейся концертины. Гноссос не успел ответить — дверь открылась, и по комнате прогарцевала сестра Фасс с бокалом «метаксы», полупинтой «пинья-колады» и ведерком льда. Оранжевые шпильки шикарно утопали в мягкой ткани керманского ковра. Полосатый халат сидел на ней в обтяжку.

— Это мистер Паппадопулис, сестра Фасс, — продолжал Овус, внимательно глядя на обоих и выискивая признаки давнего знакомства. — Не этот ли человек наградил вас тем самым триппером, который вы потом передали мне? Отвечайте честно.

Сестра Фасс довольно цинично окинула Гноссоса взглядом — от бейсбольной кепки до чужих военных сапог.

— Нет, сэр, — ответила она.

— Очень хорошо. Проследите, чтобы нас никто не беспокоил за исключением хунты.

— Хунты? — переспросил Гноссос. Сестра прошлась по ковру и закрыла за собой дверь. На ногах у нее были ажурные чулки.

— Сядь, — сказал Овус. — Давай поговорим en famille [25] .

Гноссос опустился в свободное кожаное кресло у кровати. Что ж, поиграем — и посмотрим, что получится. В комнате не было окон, только дверь. У него крутило живот, но это могли быть похмельные травмы кишечника, результат бурного вчерашнего испражнения. Он глотнул «метаксы» и выдавил из себя самое умное, что пришло в голову:

— Рискни.

— Ancient regime[26] скоро падет, Гноссос.

— Ну да?

— Beau monde[27] готов опрокинуться.

Гноссос кивнул.

— Грядет coup d'e tat [28]. B te noire[29] обречен.

— B te noire?

— Президент Карбон.

— А-а.

— Всего лишь «а-а»?

— Я про это уже слышал.

— Янгблад?

— Меня это не интересует, — вставая и отыскивая глазами свободную поверхность, куда можно поставить стакан. — Я вне политики, сечешь?

Овус — терпеливо и сверхдоверительно:

— Гноссос?

— Что?

— Хочешь «Форд»?

— Чего?

— Грант. Десять тонн. Личный секретарь, офис для исследований?

— Не заводи меня.

— Гуггенхайм в Париже, Флоренции, в любом балдежном месте, например, в Танжере?

— В Танжере?

— Хочешь Нобелевскую премию Мира?

— Чего?

— Я готов платить. Ты помогаешь мне, я помогаю тебе.

— Овус, старик, у меня есть только голая реальность, а она тебе нафиг не нужна.

— Au contraire, дружище, au contraire[30]. — Овус отодвинул шторку, свисавшую, словно над окном, у него над кроватью. На стене болталась карта Афины, утыканная миниатюрными бумажными флажками разных цветов. — Ты принесешь мне Кавернвилль, — сказал он.

— Кавернвилль?

— Entre nous, Гноссос, на случай, если ты не в курсе, знай, что в Кавернвилле тебя считают jeunesse dorйe[31]. Фигурой. Антигероем.

— Херня, старик. К этому говну у меня иммунитет.

— Снова entre nous [32], Гноссос, у тебя и близко нет иммунитета к этому говну. Сознательно или нет, но ты их притягиваешь.

— Послушай, старик, я Исключение, и этим сказано все. Сам по себе. Я не люблю, когда люди подходят ко мне слишком близко. Особенно психи, которым позарез понадобилась моя жопа. Выкладывай поскорее, что там у тебя еще, мне некогда.

— Да, я знаю. Кстати говоря, как идет учеба? Уверен, что хорошо.

— Почему это?

— Тебе ведь не часто приходится заглядывать в деканат, да? Они всегда хороши, Гноссос, я имею в виду оценки. И что интересно, для всех это полная неожиданность. Ты как-то внушаешь людям мысль, что никогда не занимаешься, тебе не кажется? Похоже на твой же сиротский синдром.

— Что-то я не въезжаю, старик, скажи прямо.

— Навар, который ты снимаешь со своей безотцовщины. Кому придет в голову ассоциировать тебя с Бруклином?

Гноссос опустил стакан — в последних словах он почувствовал хитро замаскированную угрозу самой своей сути.

— Знаешь что, Овус, мой старый приятель? Янгблад, черт бы его побрал, позвонил среди ночи, только для того, чтобы вытащить меня к тебе. — Делая шаг к двери. — Однако ситуация начинает меня напрягать, слишком отдает средним классом для моего…

— Дверь заперта, Гноссос, снаружи. И ты не вполне в себе.

— Я ее вышибу, детка.

— Ты можешь вести себя логично или алогично — как тебе больше нравится, но слушай внимательно. Ты хочешь остаться в Афине. Но так, чтобы вмертвую не зависать на учебе, верно? Ты хочешь Иммунитета. Я это устрою. Ты хочешь Исключительности — я и это устрою. Посмотри на карту.

— Я смотрю. Я в любом случае Исключение, имей это в виду.

— Только субъективно. На деле ты беззащитен, пойми. Самые важные флажки, конечно, красные. В