— Я… я не хотел тебя ударить. Мне страшно стыдно, — пробормотал он.
— Да ладно, меня куда сильнее били. Десятки раз, — похвасталась Пега.
— Ну, это… — Джек не нашелся с ответом. — Чего ж в том хорошего-то.
— Однако ж я вовсе не уверен, что тебя прощаю, — продолжал между тем Бард. — Гадко и недостойно бить того, кто тебе до плеча не доходит.
Джек покаянно промолчал. А что тут скажешь?
— Но я весь день размышлял о вашей семье. Похоже, что со времен обряда добывания огня у вас все идет наперекосяк.
В комнате повисло напряженное молчание. Последние долгие лучи солнца, перечеркнувшие порог, постепенно угасали и меркли, а огонь в очаге, напротив, разгорался все ярче. Стоял погожий, безветренный весенний вечер. В ветвях яблони у сарая пел-заливался соловей.
— Той ночью на воле разгуливали темные силы, — промолвил Бард. — Дверь между жизнью и Смертью оставалась открытой; было очень важно, чтобы пламя перешло в руки невинного дитя. К сожалению, Люси оказалась запятнана виной. — Бард пристально воззрился на девочку. Та безмятежно выдержала его взгляд; участливая забота Барда оставляла ее совершенно равнодушной. — Поначалу я подумал, что от проникшего в мир зла пострадала только Люси, но похоже, что она передала заразу дальше. Мне следовало догадаться, когда Джайлз попытался купить Пегу.
— Это я во всем виноват! Это все грех гордыни! — простонал отец, раскачиваясь взад и вперед.
Бард ожег его негодующим взглядом.
— О тебе, Алдита, я тоже тревожился, — промолвил старик. — Муж запретил тебе видеться с Джеком, но любящая мать улучила бы случай послать ему весточку-другую. А ты словно бы замкнула на замок свое сердце.
— Нет же, клянусь, что нет! — воскликнула мать. — Просто в доме времена настали трудные.
— Жестокость тебе чужда, — продолжал Бард, — однако ты позвала Джека назад, зная, что Джайлз, скорее всего, его выпорет. Нынче утром, когда я увидел, что Джек сделал с Пегой, я был готов превратить его в жабу — если не во что-нибудь похуже. О чем ты вообще думал, парень? Ты же мог ей челюсть сломать!
— Я… я вообще не думал, — отозвался Джек.
Ему отчаянно хотелось заползти под какой-нибудь камень и никогда больше не показываться на свет божий.
— Я уже занес было посох, но Пега поймала меня за руку. «Это на него непохоже, — запротестовала девочка. — Он сам не знает, что делает». И я осознал, что Пега права. Если бы не она, парень, ты бы сейчас по болоту шлепал.
— Спасибо тебе, Пега, — пристыженно вымолвил Джек.
— Это самое меньшее, что я могу сделать для человека, который вернул мне свободу, — объявила Пега. — Притом меня бивали мастера не чета тебе. Тебе до них еще расти и расти.
Джек так и не понял, оскорбление это было или комплимент.
— В ходе обряда Люси коснулось зло. Зло распространилось на Джайлза, а потом на Алдиту. И последним затронуло Джека, — объяснил Бард. — Это все равно что лихорадка, подтачивающая жизненную силу. Чего доброго, теперь заразится вся деревня.
Снаружи уже совсем стемнело, с западных холмов повеял знобкий ветерок. Мать встала закрыть дверь. Заплясали блики от огня, все тени удлинились, гигантскими фигурами легли на пол и задвигались по стенам.
— А почему мне ужинать не несут? — возмутилась Люси.
На серебряных листьях ожерелья холодно мерцали отсветы. В очаге пылало теплое желтое пламя, а вот синеватый блеск украшения наводил на мысль о ледниках и замерзших озерах.
— Мы поедим попозже, — отозвалась мать.
— А я хочу сейчас! — завопила Люси. — Я — принцесса, мне не пристало ждать! Пусть эта лягушка- рабыня пошевеливается!
Пега вскочила с места, сжав кулачки.
— А ну, возьми назад свои слова! Я не рабыня!
— Лягушка, лягушка, лягушка! — дразнилась Люси.
Пега кинулась было на нее, но Бард преградил ей путь.
— Вот так оно и начинается! — воскликнул старик, воздевая посох.
Горячая волна обдала Джеку лицо, Пега рухнула на пол. В воздухе зашумело, как будто что-то пролетело над домом на гигантских крыльях. Бард опустил посох — и ощущение развеялось.
— Вот так зараза и распространяется, — объяснил старик. — Сперва бросает в жар, затем накатывает ярость. Необходимо изгнать ее, прежде чем недуг сожрет нас всех. И первым делом следует избавиться от этого ожерелья.
— Нет! — завизжала Люси. — Оно мое! Мое! Мне его подарила моя настоящая мать! Никто из вас его и пальцем не тронет, понятно?
Тут с девочкой приключилась самая настоящая истерика, и отец поспешно встал между нею и остальными.
— Я не позволю ее обижать, — заявил он.
— Джайлз, дурень ты непроходимый, мы же ей помочь пытаемся! — возразил Бард. — В ходе обряда «огня бедствия» Люси оказалась уязвима именно из-за ожерелья. Его необходимо снять.
Мать, Джек и Пега встали рядом со стариком. Джек чувствовал, что и сам вот-вот впадет в истерику. Чего доброго, им придется силой обуздывать отца, а исход такой борьбы отнюдь не предрешен. Джайлз, конечно, хром, но долгие годы тяжкой работы на ферме закалили и укрепили его мускулы. Он же несгибаем и крепок, как старый дуб, и притом упрямее черномордого барана.
— Это не Люси, это я во всем виноват, — промолвил Джайлз Хромоног. — Все потому, что много лет назад я солгал — да, я знал, что поступаю дурно, но меня одолел грех гордыни. Я поддался искушению, я не выдержал испытания. А теперь пришла пора расплачиваться за грехи.
Бард опустился на скамью и протер глаза.
— Какую-то бессмыслицу ты несешь — прямо даже хуже, чем обычно. Держу пари, у половины деревни головы болят именно из-за тебя.
Пугающее напряжение постепенно развеивалось. Джек с Пегой устроились у ног Барда, и Джек мысленно возблагодарил судьбу, что до драки дела не дошло.
— Ну давай, Джайлз, выкладывай, что там была за ложь, — велел старик, потирая лоб. — Учитывая, что о своих грехах ты нам все уши прожужжал, этот должен быть просто-таки из ряда вон.
Глава 8
Потерянное дитя
— Люси было только два дня от роду, — начал отец, — и Алдита слегла с молочной лихорадкой. И малютку кормить не могла. По счастью, жена кожевника только что разрешилась от бремени. Я уложил Люси в корзинку и понес ее на сыромятню, что за ореховой рощицей.
Джек знал, где это, — а кто не знал? Кожевник умер два года назад, а до того вонь с его двора можно было учуять, сыромятни еще не видя. Люди приносили ему шкуры; мастер вымачивал их в огромном зольном чане. Когда же вся шерсть выпадала, он выскребал кожи, погружал их в отвар из коры, чтобы они побурели, втирал в них кашицу из гнилых плодов, любых, какие только удавалось выпросить у фермеров, и, наконец, обмазывал свиным и куриным пометом. Сказать, что во дворе разило как на задворках ада, — значит не сказать ничего.
Но Джек понимал: отнести туда Люси было вопросом жизни и смерти. Он смутно припоминал, что малышка и впрямь на время куда-то делась. В ту пору он гораздо больше волновался из-за болезни матери.
