проснувшись, решил, что стало жарковато.
Теперь он вспотел, а рот и горло пересохли. Казалось, что воздух, даром что морской, лишился влаги. А берег все еще был так далеко, что его даже не было видно. Оставалось лишь отдаться на волю волн, или помогать течению, подгребая руками. Он стал грести, но от этого вспотел еще больше и вскорости выдохся. Измаил лег лицом вниз, уткнув подбородок в край гроба, потом перевернулся. Над ним появилось новое красное облако, постоянно меняющее свою форму, вместе со своими спутниками — воздушными левиафанами.
Он снова стал подгребать. Минут через пятнадцать впереди показалась земля, и Измаил почувствовал прилив сил. Шли часы, а солнце словно приговорили вечно плыть в полуденном небе. Он опять заснул, а когда проснулся, на западе был отчетливо виден берег, покрытый зеленью. К этому времени его легкие превратились в пыль, а язык — в камень.
Несмотря на слабость, он снова начал грести. Если в ближайшее время не добраться до берега, он останется лежать мертвым на крышке гроба, вместо того чтобы занять приличествующее место под ней.
Берег нисколько не приблизился. По крайней мере, так ему показалось. Все в этом мире, кроме полета небесных тварей, протекало мучительно медленно, просто сводило с ума своей неторопливостью. Само время, как подумал он однажды еще на «Пекоде», сделало сейчас глубокий вздох и застыло в нерешительности.
Но даже в этом мире гигантского красного солнца время не могло тянуться бесконечно. С последней морской волной передний конец гроба вынесло на берег.
Измаил сполз с гроба, оказавшись на коленях; вязкая вода доставала ему до паха, и он чувствовал, как морское дно встает на дыбы и опускается под ним. Когда он, пошатываясь, ступил на берег и вытащил из воды гроб, он все еще чувствовал, что земля вздрагивает у него под ногами.
От постоянной тряски к горлу подступила тошнота.
Приподняв гроб за один конец, чтобы утащить его в джунгли, он закрыл глаза. Через некоторое время, понимая, что земля все равно не перестанет дрожать, вздымаясь и опадая, он их открыл.
Прошло еще немало времени, прежде чем он привык ходить по земле, колыхавшейся, словно желе в миске, и к тошнотворной растительности.
Ползучие растения были везде: и на земле, и над ней. Они были самых разных размеров: некоторые толщиной с запястье, а другие такие большие, что, если бы они имели дупло, он мог бы спрятаться в нем, стоя во весь рост. Из лиан росли твердые волокнистые стебли темно-коричневого, бледно-красного или светло-желтого цвета. Иногда они достигали двадцати футов в высоту. Некоторые из них были просто палками, а у других были боковые горизонтальные ответвления и огромные листья, такие большие, что их можно было бы использовать в качестве гамаков. Они не обвисали только потому, что усики на свободных концах цеплялись за соседние стебли, карабкаясь по ним вверх. И правда, казалось, что, для того чтобы не упасть, каждое растение должно было держаться за соседа.
Еще во множестве встречались стручки, покрытые волосками, темно-красные, бледно-зеленые, белые, как устрицы, от кулака до человеческой головы величиной.
Пробираясь сквозь джунгли он описал спираль и снова вернулся к морю, но воды так и не нашел. Земля под лианами была такой же сухой и твердой, как в пустыне Сахара.
Измаил присматривался к растениям, недоумевая, как они всасывают влагу, если у них нет корней, уходящих в землю.
Через некоторое время ему пришло в голову, что роль корней могут выполнять голые стебли, тянущиеся к небу. Они могут вбирать в себя какую-никакую влагу из атмосферы. Но вот чем эти растения питаются?
Размышляя подобным образом, он услышал какой-то щебет.
Потом из-за края листа высунулись две пары длинных опушенных усиков, а за ними последовала круглая голова с парой большущих глаз без век. Судя по голове и усам, Измаил ожидал, что остальные части тела тоже будут насекомообразными. Но существо оказалось двуногим, причем шея, грудная клетка и две руки были явно от млекопитающего, похожи на обезьяньи и покрыты розоватым пушком, прикрывавшим бледно-красную кожу. Ноги и ступни походили на медвежьи.
Животное имело два фута в высоту, и при свете красного солнца его насекомообразные усики, похожие на пару пинцетов, оказались выгнутыми наружу двойными хоботками. Губы под ними были почти человеческие, зубы — хищного животного.
Измаил был напуган. Это существо могло сильно покусать, и укусы, насколько он понимал, могли быть ядовитыми.
Однако оно не пыталось на него напасть. Существо приподняло голову, поводя усами, а затем, продолжая щебетать, убежало, мелькая между лианами. Через секунду Измаил увидел, что оно сидит на ветке, пытаясь оторвать от стебля большой бледно-зеленый стручок. Эта тварь повернула стручок так, что на нем можно было различить пятно густо-зеленого оттенка.
Потом она ткнула в это место своим негнущимся пальцем, и палец вошел внутрь. Вытащив палец, зверь вставил в отверстие один из своих хоботков. Очевидно, таким образом он пил.
Осушив стручок, животное свернулось и так долго не двигалось, что Измаил подумал, что оно заснуло. Незакрывающиеся глаза потускнели, их заволокло тонкой пеленой. Измаил, воспользовавшись моментом, подошел поближе. Он рассмотрел, что пелена — это не веко, а пленка какой-то полупрозрачной жидкости. Еще он увидел, как сама собой приподнялась тонкая, бледная лиана, приблизилась к зверю сзади и припала к его яремной вене. После этого она приобрела матово-красный оттенок.
Через некоторое время лиана медленно и осторожно отстранила от вены свою верхушку, покрасневшую от крови. Она позмеиному сползла вниз по спине зверя и скользнула в отверстие в стебле, откуда появилась.
С глаз животного спала молочно-белая пелена, оно слабо защебетало и зашевелилось. Почувствовав, что Измаил стоит совсем рядом, существо скрылось в джунглях. Но двигалось оно уже не так проворно, как раньше.
Сначала Измаил собирался последовать примеру животного — вонзить палец в темную отметину на стручке и попить из него. Однако теперь он подумал, что это небезопасно. Не было ли в этом питье какого-нибудь паралитического вещества? Вдруг каждый раз, как кто-нибудь выпьет эту жидкость, наружу выползает лиана и присасывается к вене? Не было ли это странным симбиозом, обычным для здешних природных сообществ, но пагубным для него?
Конечно, ничто ему не помешает сорвать стручок и войти в море, где лианы не достанут его, когда он напьется.
Но что, если эта вода содержит что-то такое, что парализует не только тело? Что, если эти стручки — что-нибудь вроде плодов лотоса[Люди племени лотофагов, согласно «Одиссее» Гомера, поедали лотос, чтобы забыть прошлое. (Здесь и далее примеч. пер.)], вкусив которых он вернется в джунгли и сам пригласит кровососа пообедать собой?
Пока Измаил стоял в нерешительности, каждой порой своей кожи жаждая воды, такой доступной, но одновременно опасной, он увидал, что несколько лиан выскользнули из многочисленных отверстий в стеблях. Все они потянулись к стручку, накрыли его, выделили зеленоватую слизь, проевшую оболочку стручка, и вскоре каждая из лиан потянулась назад, скрутив кончик в кольцо, сжимавшее кусок кожуры.
Неудивительно, что земля выглядела такой опустошенной.
Растения питались собственными плодами. Не было сомнений в том, что они поедали и все органические останки. А кроме органики, которую они произвели сами, в качестве пищи им нужна была кровь.
Действуя быстро, чтобы не задумываться о возможных последствиях, он сорвал стручок и проткнул его оболочку. Потом повернулся и, добежав до моря, вошел по бедра в воду. Он опрокинул плод над головой, и влага полилась ему в рот. Питье оказалось прохладным и сладким, но его было недостаточно.
Делать было нечего — надо было вернуться, чтобы сорвать еще один стручок.
Измаил двинулся было обратно, но заметил мелькнувшую мимо тень; он оглянулся по сторонам и
