сверкали красные зубы, на секунду показался язык, покрытый синими вена ми; затем темно-красные губы сомкнулись. Все это было странно, но не настолько, чтобы космические странники почувствовали себя не в своей тарелке. Их ошеломляли голос и глаза, гром, заставляющий трястись поджилки, и черные глаза, испещренные серебряными жилками. Камень, превратившийся в живую плоть.
– Не беспокойся, Кэрмоди, я не покажу капитану, как оживлять мертвых. В любом случае на это окажетесь способны лишь вы с Андре. Это не будет доступно никому из экипажа, я наблюдал за ними и так решил. Но мне нужен ты, Ту. Я расскажу тебе зачем, и после этого ты поймешь, что у тебя нет другого выбора. Я воспользуюсь убеждением, а не силой. Я ненавижу насилие, и моя природа восстает против него. Если только применения силы не потребует ситуация.
И Отец стал говорить. Замолчал он лишь через час. Не дожидаясь, пока кто-нибудь из них вымолвит слово, даже будь они в силах говорить, он повернулся и зашагал прочь; леопард почтительно бе жал следом. Лес вновь ожил, наполнился обычным шумом. Оба слушателя, будто очнувшись от чар, молча поплелись к кораблю. На опушке леса Кэрмоди произнес: – У нас нет выбора. Придется созывать Судилище ордена Святого Джейруса. К счастью, вы годитесь на роль Арбитра, которым должен быть мирянин. Я спрошу у епископа, и уверен, что он согласится, так как это последнее, что мы еще в силах сделать. Мы не можем связаться с руководством ордена и передать вопрос на его рассмотрение. Вся ответственность ложится на нас.
– Это тяжкое бремя, – согласился капитан.
На корабле им сообщили, что епископ несколько минут назад пошел прогуляться в лес. Рация работала, но Андре не отзывался. Встревоженные Ту и Кэрмоди решили отправиться на поиски. Они шли по дороге к озеру; по пути капитан опрашивал команды вертолетов, патрулирующих окрестности. От них стало известно, что епископа не было на берегу озера, но Кэрмоди был уверен, что Андре скорее всего идет именно туда, или, может быть, просто где-нибудь медитирует.
Отойдя приблизительно на милю от «Чайки», они увидели епископа, лежащего под необыкновенно высоким желейным деревом. Ту внезапно остановился: – У него приступ, отец Кэрмоди.
Кэрмоди развернулся и сел на траву, спиной к епископу. Он было зажег сигарету, но тут же потушил ее, втоптав каблуком в землю.
– Совсем забыл, он не хочет, чтобы мы курили в лесу. Нет, не из-зa боязни пожара. Ему просто не нравится запах табака.
Ту стоял рядом со священником, не в силах оторвать взгляд от корчившейся под деревом фигуры.
– Разве вы не собираетесь помочь ему? Он может откусить себе язык или вывихнуть сустав.
Кэрмоди сгорбил плечи и покачал головой: – Вы забываете, что он вылечил все наши болезни, чтобы продемонстрировать свое могущество.
Мои гнилые зубы, алкоголизм миссис Рэкки, недуги Его Преосвященства.
– Но ведь…
– Его Преосвященство вошел в состояние так называемого приступа добровольно, так что его языку и суставам ничего не грозит. Если бы это был настоящий приступ, я бы знал, что делать. А пока поступите, как требуют приличия, – отвернитесь. Мне это зрелище было неприятно, когда я увидел его в первый раз, и противно до сих пор.
– Возможно, вы не считаете нужным оказывать помощь, но я, черт возьми, попытаюсь сделать это, – проговорил Ту. Он шагнул к епископу, но вдруг остановился, со свистом втягивая воздух.
Кэрмоди оглянулся, затем встал: – Все в порядке. Не беспокойтесь.
Тело епископа последний раз содрогнулось, с огромной силой выгнулось, образовав дугу. В это же мгновение он издал громкий вопль, полный муки. Выпрямившись, он так и остался лежать без движения.
Но не на Андре теперь смотрел Ту, а на дупло желейного дерева за его спиной. Из него выползала огромная белая змея с черными треугольниками на спине. Голова ее была размером с арбуз, глаза отсвечивали изумрудно-зеленым, с чешуек тонкими нитями стекало желе.
– О Боже, – прошептал Ту, – скоро ли она кончится? Она все выползает и выползает. Да в ней уже сорок, а то и пятьдесят футов.
Рука его потянулась к карману, где лежал пистолет. Кэрмоди остановил его, покачав головой: – Эта змея не причинит вреда. Наоборот, насколько я понимаю этих животных, она смутно осознает, что только что была оживлена, и испытывает нечто, похожее на благодарность. Может быть, он дал им знание того, что он возвращает их к жизни, чтобы греться в лучах поклонения. Но, естественно, он не вынес бы того, что сейчас делает это существо. Он, как вы уже могли заметить, не выносит прикосновения своего возрожденного потомства. Вы ведь видели, что он, прикоснувшись к Мастерсу, затем помыл руки «кокосовой» водой. Единственные вещи, к которым он прикасается без отвращения, – цветы и деревья.
Змея приблизила голову к голове епископа; раздвоенным языком она коснулась его лица. Андре застонал и открыл глаза. Увидев рептилию, содрогнулся от страха, затем успокоился и позволил змее ласкать себя. Убедившись, что змея абсолютно безвредна, он погладил ее.
– Ну, если епископ займет место Отца, то, по крайней мере, даст этим животным то, чего они всегда хотели, но никогда не получали от него, – ласку и заботу. Его Преосвященство не ненавидит всех этих самок. Пока. – Повысив голос, он добавил: – Но, я надеюсь, Бог не даст такому случиться.
Тревожно шипя, змея уползла в заросли травы. Андре сел, потряс головой, словно стряхивая оцепенение, затем встал и повернулся к ним. Лицо его больше не выражало ту нежность, с которой он поглаживал змею. Оно стало неожиданно суровым, голос его звучал вызывающе.
– Вам не кажется, что шпионить за мной – по меньшей мере нехорошо?
– Простите, Ваше Преосвященство, но мы не шпионили. Мы искали вас, так как решили, что ситуация требует созыва Судилища ордена.
– Кроме того, мы были озабочены тем, что у Вашего Преосвященства, кажется, снова был приступ, – добавил Ту.
– У меня? Приступ? Но я думал, что он вылечил… Я имею в виду…
Кэрмоди грустно кивнул: – Он-то вылечил. Я думаю, Ваше Преосвященство простит меня, если я выскажу свою точку зрения.
Я думаю, ваш «эпилептический припадок» не случайно совпал с оживлением змеи. Он был лишь имитацией прошлой болезни.
Я вижу, вы не понимаете. Тогда я изложу это по-другому. Врач на Вайлденвули думал, что ваша болезнь имеет психосоматическую основу, и направил вас на Иггдрасиль, где лечением могли заняться более знающие специалисты. Еще до отлета вы говорили мне, что, по его мнению, симптомы носят символический характер и указывают на причину болезни, подавленное…
– Я думаю, на этом вы можете остановиться, – холодно произнес епископ.
– А я и не собирался продолжать.
Они пошли обратно к кораблю. Священники отстали от капитана, который шагал вперед, глядя прямо перед собой.
Нерешительно епископ заметил: – Вам тоже выпала честь – может, опасная, но тем не менее честь – оживлять мертвых. Я наблюдал за вами так же, как вы за мной. Вы не оставались безучастным. Правда, вы не падали на землю в полубессознательном состоянии, но дрожали и стонали в экстазе.
Он опустил глаза, затем, словно почувствовав стыд за свою нерешительность, поднял взгляд и, не мигая, посмотрел на Кэрмоди: – До обращения, Джон, вы были светским человеком. Скажите, разве ощущения при воскрешении не напоминают близость с женщиной?
Кэрмоди отвел глаза.
– Скажите мне без жалости и отвращения, – настаивал Андре. – Скажите мне правду.
Кэрмоди глубоко вздохнул: – Да, ощущения очень сходные. Но воскрешение – это нечто еще более личное, интимное, так как, начав процесс, ты полностью теряешь контроль над собой, ты уже не можешь остановиться, тело и душа сливаются и фокусируются на воскрешении. Чувство слияния – то, что мы всегда ищем, но не находим в сексе – здесь неизбежно. Ты чувствуешь, что ты созидатель и созидаемый. Кроме того, в тебе самом оживает часть животного – как вы, несомненно почувствовали – ибо в мозгу твоем
