из дому, как первый же встречный начинает мне взахлеб рассказывать о тебе и Анн де Сельно. Я спрашиваю: какие у тебя доказательства? А он говорит: сам я, дескать, эту парочку не видал, но слышал от разных людей. А когда я велел ему заткнуть его грязную пасть, он заявил мне, что в Телеме каждый человек делает что хочет. Я ему говорю: да, пока это не задевает остальных. А он мне: я-то, мол, никого не задеваю, а вот Блэк наверняка задевает чувства Филлис Макбейн. Бога ради, Дик, куда подевалась твоя хваленая честность? Что-то ее не видно в твоем обращении с Филлис!
В общем, я велел, чтобы он заткнулся и не сплетничал, как баба. А потом, проходя по Базарной площади, встретил этого русского, Борбича — он, как всегда, толкал свою обычную речь. Ну, знаешь, о том, что человек должен возлюбить Господа и ближнего своего и что лишь тогда он сможет проникнуть в разгадку тайны долины и уберечь себя от вечных скитаний по берегам Реки.
Мы должны быть честны, проповедует он, и смотреть на самих себя незамутненным взором. А потом вдруг говорит, что ты — он назвал тебя «король Ричард» — наглядный пример человека, который похваляется своей честностью, хотя на самом деле бесчестен. Если бы ты, продолжает он, был тем, кем хочешь казаться, то не стал бы за спиной у Филлис заводить шашни с этой развратной француженкой. Он- де читал в исторических книгах, что она была распущена до предела, имела на Земле больше сотни любовников и, что хуже всего, никогда в этом не раскаивалась. А теперь она объявилась в Телеме и принялась насаждать здесь — как бишь он выразился? — ах да, свое пренебрежение к морали.
Тут он разрыдался — ну, ты знаешь, как этот русский умеет рыдать крокодиловыми слезами! Слезищи катятся по впалым щекам, а он талдычит, что ничего не имеет против Анн де Сельно, что не питает к ней ненависти, но любит ее, как всякое человеческое существо. И все, чего он хочет, это помочь ей, однако она отказалась от его помощи и насмеялась над ним и над его теорией, по которой всех нас поселили на берегах Реки для того, чтобы мы познали самих себя и Господа Бога. А потом заявил, что любит тебя тоже, хоть ты и заблудший язычник, но если, мол, народ Телема хочет достичь… э-э… духовного совершенства, ему необходимо свергнуть твою власть. Больше того: по его словам, «Речная комета» должна быть сожжена, рудник закрыт и…
— Что?!
— Убери свою лапищу с моей руки, Дик. Ты мне все кости сдавил. Они у меня, знаешь, не резиновые.
Ну вот, так-то лучше. Ну, я ему и говорю: друг мой, мы трудились над этим пароходом двенадцать лет, а потому нам такие разговоры не по душе. И почему ты вообще хочешь его сжечь?
А он в ответ: я, мол, не имею ничего против парохода перрсе.
— Перрсе? А, ты имеешь в виду per se![8]
— Ну, а я что говорю? Короче, пароход и рудник не угодили ему тем, что отнимают у нас массу времени и не дают нам вглядеться поглубже в самих себя и друг в друга. Впервые в жизни нам не надо беспокоиться о пропитании и крыше над головой, о счетах, болезнях или смерти. В нашем распоряжении все время мира — целая вечность — и мы должны познать самих себя: понять, отчего мы несчастны, и неуживчивы, и любим напиваться, и сходим с ума, почему мы так раздражительны, холодны, себялюбивы и горды, и все такое прочее. Ты же знаешь, как он умеет трепать языком.
После чего он заявляет, что падение метеорита было подобно падению Люцифера, потому что снабдило нас железом и сделало властителями нашей части долины. Таким образом эта падучая звезда отвлекла нас от главной цели, и мы поддались соблазну, начав строить пароход — ту же Вавилонскую башню — в надежде достигнуть истоков Реки. И мы убиваем на постройку все свое время, ни на шаг не продвинувшись в пере-воссоздании самих себя.
А виноваты в нашем грехопадении, по его словам, люди типа тебя, Чарбрасса и Клеменса. Нам, дескать, выпал чудесный шанс отказаться от развития технологии, которой человек отгораживался на Земле от себе подобных и от Бога. И эта звезда — подарок дьявола, а вовсе не небес, как мы считаем. Поэтому нам нужно сжечь пароход, закрыть все проходы к руднику, сложить оружие и встретить Мюреля с его головорезами молитвой и непротивлением.
А если они убьют нас — что ж, мы воскреснем в другом месте долины, зато, возможно, наш пример заставит Мюреля и его солдат призадуматься, отвратит их мысли от убийства, и в конце концов они тоже полюбят людей. О, он надеется не совершить в них духовный переворот, а хотя бы подтолкнуть в нужном направлении!
Я думал, его речи не найдут никакого отклика, хотя меня они просто взбесили. Но, хочешь верь, хочешь не верь, люди в толпе начали поговаривать о том, что в его словах есть доля правды. Кое-кто стал подумывать, а почему бы нам и в самом деле не заключить перемирия с Мюрелем. А другие говорят: они-де устали вкалывать на руднике и без передыха строить «Комету», в то время как почти все прочие жители долины наслаждаются бездельем.
Ну, я от таких разговоров вообще вошел в раж, как бык от красной тряпки, и начал орать, что их никто силком в Телеме не держит.
Однако Борбич, не обращая на меня внимания, знай твердит толпе, что пора переходить от слов к делу. Спалить пароход, сбить спесь с тебя и других важных шишек — а дальше, мол, само пойдет.
Но как дошло до дела, оказалось, что добровольцев раз два и обчелся. Шумели-то и поддерживали Борбича в основном его ученики. Но я все-таки решил положить конец этому шабашу, да и вообще, если честно, мне просто кровь ударила в голову.
Короче, я стянул Борбича со стола, на котором он стоял, врезал по хлебальнику и выбил два зуба.
— Ах черт, зря ты это сделал, Билл! Ты здорово влип. Если Борбич обвинит тебя перед Особым советом, тебя будут судить. И он, возможно, добьется твоего изгнания.
— Не волнуйся. Какой там суд! Борбич встал, разревелся и как полезет ко мне обниматься! Все норовил облобызать своим слюнявым окровавленным ртом. Я еле удержался, чтобы не двинуть ему еще раз.
— Может, посадить его под замок, пока мы не разберемся с Мюрелем? — задумался Блэк. — Хотя нет, не стоит. Меня и так не раз критиковали за диктаторские замашки. Но я велю кому-нибудь не спускать с него глаз.
— А что, если приставить к нему Анн де Сельно? — предложил Хикок.
Блэк бросил на него грозный взгляд, встреченный невинным младенческим взором.
— Анн сейчас работает в больнице. А кроме того, она плохо знает Телем, чтобы быть хорошим соглядатаем. Почему ты предлагаешь именно ее?
— Не могу себе представить другой кандидатуры, способной целиком занять все помыслы мужчины. Чтобы найти Борбича, тебе достаточно будет найти Анн де Сельно.
— И Анн, опять-таки, будет так занята, что Филлис не придется беспокоиться о ней? Я правильно понял?
— Правильно, не стану врать, — твердо ответил Хикок, хотя и понимал, видя, как наливается кровью лицо Блэка, что ситуация становится опасной. — Просто я много думал о Фил, и мне кажется, что она тебе подходит больше, чем эта француженка.
— Еще немного — и ты начнешь проповедовать, как Борбич!
— Не заводись, — вздохнул Хикок. — Толку от этого все равно ни на грош. Какие будут распоряжения?
— Ты устал?
— Я не спал двое суток, но пусть это тебя не волнует.
— Будь наготове у себя в хижине или в Замке. Поспи, если сможешь. Сегодня вечером тебе понадобится много сил.
— Сегодня? Сомневаюсь я. Когда я уходил из столицы Мюреля, большинство его воинов были на месте, а если бы они двинулись в поход, наши барабанщики как пить дать заметили бы это и предупредили нас.
— Береженого Бог бережет. К тому же не забывай про «Мщение». На такой большой галере может уместиться прорва народу. Не исключено, что ее прибытие сюда — военная хитрость.
— Все возможно, дружище. — Хикок зевнул. — Ладно, поползу в свою нору, сосну маленько. Кликни, если понадоблюсь. Да, кстати, а где моя Лили Белль? Я искал ее, но она как сквозь землю провалилась.
