смял его на ходу и бросил в корзину для мусора. После чего незамедлительно снова обратился к Ханне, умоляя ее идти как можно осторожнее.
— Боюсь, что пол здесь очень скользкий. Слишком сильно натерт, ей-богу.
Странная сцена, которую он только что наблюдал, возбудила любопытство Дерека. Как только леди Ханна и мистер Эллсуорт вышли из библиотеки, он заглянул в мусорную корзину.
— По-моему, я выбрал не ту профессию, — пробурчал он себе под нос, роясь среди обрывков бумаг на дне корзины. — Мне следовало бы стать шпионом. У меня для этого просто дар от природы. О! А это что такое?
Он расправил скомканную бумагу. Это был аккуратно сложенный пополам лист бумаги самого высокого качества, на внешней стороне которого летящим, явно женским почерком были написаны инициалы «Дж. Э.». То, что выбросил мистер Эллсуорт, было запиской от женщины. Интересно.
Дерек вернулся на середину комнаты, под лампу, где было светлее. Он сел на диван, на котором только что лежала леди Ханна, и стал вертеть записку. «Развернуть ее?» — думал он.
Наверно, не следует. Кто бы ее ни написал, она явно не была предназначена для чужих глаз. Только для глаз адресата.
Но любопытство взяло верх. Дерек уверил себя, что послание вряд ли носит личный характер или очень важное, если Эллсуорт просто его выкинул. Это соображение немного успокоило совесть Дерека. Раз уж записка оказалась у него в руках, он должен ее прочесть, и дело с концом.
Он развернул записку и разгладил бумагу. Послание было коротким, почерк идеально разборчивым.
Мне надо поговорить с Вами наедине об очень важном деле.
Полагаюсь на Ваше благородство и умоляю Вас обязательно прийти в оранжерею сегодня в полночь. Дело не терпит отлагательства, а мне не к кому обратиться, кроме Вас.
Он прочел записку, потом еще раз. Сначала он ничего не мог понять. Записка не была подписана. Она могла быть адресована кому угодно, если бы не инициалы «Дж. Э.». Все же у Дерека вдруг странно сжалось сердце, ему стало трудно дышать, и закружилась голова, как будто какой-то злой дух выкачал весь воздух из библиотеки. У него было такое ощущение, что его тело поняло смысл записки раньше, чем его мозг.
Прошло несколько минут, прежде чем к нему вернулась способность думать.
Джон Эллсуорт получил эту записку и предположил, что ее написала Ханна Чейз. Это было ясно как божий день.
Очевидно, что скромнейшему мистеру Эллсуорту и в голову не пришло, что какая-либо другая дама могла прислать ему такую записку. Но, судя по тому, как смутилась Ханна всего несколько минут назад, когда Эллсуорт выбросил записку, это не она ее послала. А список других дам, кроме Ханны, был прискорбно короток. Дерек подумал лишь об одной даме, которая могла бы появиться в этом списке.
Грудь Дерека сжала свинцовая тяжесть. Он тупо смотрел на записку, отказываясь поверить очевидному. Он почувствовал то же самое, что и в тот далекий день, когда он прочел в доме лорда Стоуксдауна объявление о помолвке Синтии с сэром Джеймсом Файли. В течение нескольких минут он отчаянно старался придумать невинное объяснение тому, зачем бы ей было писать это загадочное послание. Зачем понадобилось Синтии назначать свидание Джону Эллсуорту? Дерек напрасно ломал себе голову. Никакого невинного объяснения он придумать не мог. Что бы ни должно было произойти, ничего невинного в этом скорее всего не было.
Может быть… хотя это и маловероятно… Синтия ведет двойную игру? В чем причина того, что она с ним так уклончива? Возможно, в том, что ей каким-то образом удается флиртовать одновременно и с ним, и с Эллсуортом?
При этой мысли его даже передернуло. Нет, нет. Не может этого быть! Даже если предположить, что она проделывает такое в доме, а ему пришлось признать, что это было возможно, хотя и невероятно, ее поведение на балу напрочь отметает его версию. Она оставалась с ним наедине в течение получаса, а может быть, и дольше. И она дважды с ним танцевала.
Но она и с Эллсуортом танцевала два раза.
Дрожащей рукой Дерек провел по лицу. Но это же отвратительно. Ему следовало бы стыдиться таких мыслей. Это же чистое безумие — даже на секунду предположить, что Синтия способна на такую чудовищную игру. Она любит его.
Он это знал, знал на каком-то подсознательном уровне, который нельзя опровергнуть.
Но она с постоянным упорством говорила ему, что не выйдет за него замуж. И она отказалась разрешить ему обратиться к ее матери.
Может быть, Натали правильно оценивала поведение Синтии и была права, убеждая его, что Синтия просто им играет? Что, если она использует его, чтобы испытать чувства, от которых в дальнейшей жизни в замужестве ей придется отказаться? Возможно, именно это Синтия пыталась довести до его сознания — что он се единственное и последнее увлечение, ее попытка испытать хотя бы раз в жизни настоящую страсть, перед тем как выйти замуж за человека, к которому она не будет питать никаких чувств.
Если это действительно так, будет нечестно винить ее.
Сколько раз она пыталась объяснить ему вещи, о которых он и слышать не хотел!
Все же, честно это было или нет, он осуждал ее.
Его внезапно охватила холодная ярость. Значит, его сначала используют, а потом отшвырнут за ненадобностью, так, что ли? Несколько поцелуйчиков, немного пошептаться в темноте, пару раз потанцевать, а потом — прощай? Очевидно, таков был се план с самого начала. Оглядываясь назад, вспоминая, что именно она говорила и делала, он все же отдавал ей должное — она была последовательна. Она ни разу не пообещала ему больше, чем уже дала. Это его собственное упрямство, его нежелание считаться с реальностью породили пустые надежды. Вины Синтии в этом нет никакой.
Однако признание этой очевидной истины не улучшило его настроения.
