– По-моему, кто-то есть в грузовике, – быстро сказала я, надеясь, что мой голос звучит не слишком обеспокоено. Я думала, что человек, сидевший в кабине машины, – это Мари Марсо, а не Этьен, который, вероятно, все еще бродил с южной стороны замка, делая свои наброски.
– Там двое в кабине, – сердито заметил дядя и внезапно остановился, пристально глядя в сторону грузовика. Я тоже остановилась и пригляделась. – Кого еще этот идиот Марсо притащил с собой?
– Я не видела больше никого. Может, мадам Марсо?
Дядя угрюмо направился к машине, и я последовала за ним, пытаясь не отставать. Передняя дверца грузовика открылась, и из кабины, весело улыбаясь нам обоим, выпрыгнул Этьен.
– Доброе утро, мадемуазель... месье! – приветствовал он нас.
Его взгляд на миг задержался на моем лице. Я знала, что Этьену пришлось бежать, чтобы добраться сюда так быстро, и карабкаться через разрушенное крыло почти под носом Габриель и людей на кухне, но он выглядел таким спокойным и дышал так легко, что это казалось просто невероятным.
Я уставилась на него, онемев от удивления, в то время как дядя Морис грубо спросил:
– Вы Метье?
– Да, месье! Этьен Метье, к вашим услугам.
Дядя Морис бросил взгляд в кабину грузовика:
– А это кто там?
– Пьер Бурже, месье. Мой дядя и ваш арендатор. Пьер! Где твои хорошие манеры? Попрощайся же с месье и мадемуазель Жерар.
– До свидания, месье... мадемуазель...
Знакомым мне жестом Пьер снял свой берет и смиренно склонил голову. Мой дядя сердито смотрел на него.
– Что вы здесь делаете, Бурже? – требовательно спросил он.
– Я помогал с разгрузкой, месье.
– Сколько же человек требуется, чтобы загрузить и разгрузить один грузовик? Предоставьте Марсо самому в будущем делать его работу, Бурже. И вы тоже, Метье. В Замке грифов не приветствуют чужаков.
– Это моя вина, месье, – быстро сказал Этьен. – Поскольку Пьер – ваш арендатор в Везоне, я подумал, что вы должны с ним встретиться. Пьер, ты же прежде не встречался с месье Жераром, не так ли?
– Лицо месье закрыто... – пробормотал Пьер. – Как я могу сказать?
Мой дядя вновь напряженно уставился на Пьера, и я заметила, как руки бедняги, сжимавшие берет, начали дрожать.
– Этот человек думает, что встречался со мной где-то раньше? – спросил дядя злобным голосом.
– Месье, – спокойно ответил Этьен, – я всего лишь подумал, что, как землевладелец и арендатор, вы должны познакомиться. Это проявление вежливости. Мой дядя Пьер привел в порядок ваши земли, я ему помог в этом. Хозяин должен знать, что делают его арендаторы. Но если эта мысль вас чем-то оскорбляет...
Дядя посмотрел на него, потом вновь перевел взгляд на Пьера:
– Вы думаете, что когда-то давно мы с вами могли встречаться?
– Очень давно, месье. Но... не могу вспомнить, месье...
– Возможно, во время войны? – Мой дядя подошел ближе.
Этьен осторожно отступил в сторону.
– Возможно, месье, – испуганно пробормотал Пьер. – Моя память... не та, что была раньше. Я...
– Мы все теперь не такие, как прежде, Пьер, – странным голосом заметил дядя и поднялся на подножку грузовика.
Я с удивлением увидела, как он левой рукой сдернул с лица маску и, нагнувшись, заглянул в кабину. Он приблизил свое лицо к Пьеру, тот съежился и испуганно отпрянул, вытаращив глаза и непроизвольно выставив вперед ладони. Дядя Морис какое-то время стоял так, сжимая в левой руке сложенный треугольником кусок бархата, затем резко вытянул правую руку, и Пьер громко вскрикнул – железная клешня, как тиски, сомкнулась на его запястье.
Уставившись в лицо моего дяди, бедняга медленно покачал головой, пробормотал что-то неразборчивое и отодвинулся в дальний угол кабины.
– Если бы я тебя встречал, Бурже, я бы это запомнил, – сквозь зубы произнес дядя Морис.
Он освободил его запястье и поднял кусок бархата, закрепив маску на лице левой рукой и протезом правой с удивительным проворством. Затем медленно повернулся и презрительно посмотрел на Этьена.
– Я говорил вам, месье, что это моя вина, – холодно сказал Этьен. – Не было необходимости обижать или пугать его, если, конечно, его можно испугать подобными рубцами.
– Значит, вы художник? – спросил дядя, как будто не замечая слов Этьена. – И вы желаете написать портрет моей племянницы?
Этьен медленно кивнул, что-то обдумывая:
– Мадемуазель Жерар упомянула об этом? Да, это правда. Я художник и хочу написать ее портрет.
