Дом там, где сердце

вышла на мороз­ный утренний воздух. Локлейн смотрел, как луч света озарил ее, у входа в отель. Она самая прекрасная, подумал он, и его сердце екнуло. Каждый мужчина на этой тихой улочке обер­нулся, чтобы бросить взгляд на освещенный силуэт, возвы­шающийся над толпой, словно сошедший с небес ангел.

Мюйрин, ничего не подозревая о том впечатлении, какое она производит на Локлейна, забралась в коляску, где уютно разложила на сиденье дорожные пледы. Она предполагала, что пассажиров будет больше, но благодаря столь раннему време­ни и плохой погоде в последние дни, коляска оказалась в их полном распоряжении.

Локлейн опять решал, сесть ли ему напротив Мюйрин или рядом с ней, хотя все это было нелепой формальностью. В конце концов, они спали в одной постели, а сейчас к тому же очень холодно. Поэтому он сел возле нее, закутав их обоих пледом. По пути Локлейн развлекал Мюйрин рассказами о своей жизни в Австралии, расспрашивал о ее жизни в Финтри.

Когда Мюйрин рассказала, к чему она привыкла там, дома, его охватило тревожное чувство, связанное с состоянием дел в Барнакилле. Он в который раз спрашивал себя, какой ока­жется ее реакция по прибытии туда. Не возненавидит ли она его за то, что он, похоже, приукрашивал истину в своих рас­сказах?

Он хотел ее предупредить и не решался, спорил сам с собой, стоит ли это делать, когда их беседа на время утихала. А как бы приятно было поговорить с кем-нибудь о том, что его волнует и интересует, насколько важную роль он играет в ее жизни! Даже их молчание было приятным; например, пока Мюйрин выглядывала в окно, наслаждаясь замечательными видами, или когда они перекусывали, сидя бок о бок и запивая бутерброды тем малым количеством молока, что смогли ку­пить на маленькой ферме во время короткой остановки на переправе.

Когда Мюйрин смеялась, она сияла, как редкий бриллиант. Не в первый раз Локлейн сравнивал ее с Тарой, которая всег­да оставалась холодной, держалась отчужденно и редко улы­балась, не говоря уже о смехе. Она была невероятно соблаз­нительна, но соблазнительность эта была разрушительной.

Мюйрин тоже очаровательна, признал Локлейн. Он был поражен тем, как она радуется жизни даже после всего, что с ней произошло. Или она просто пытается забыть все, что ей довелось пережить, притвориться, будто ничего не было?

– Опять вы за свое, Локлейн, – заметила Мюйрин, когда они подъезжали к Эннискиллену.

– О чем это вы? – озадаченно спросил Локлейн, устремив на нее взгляд серо-стальных глаз.

– Уходите в свой маленький, темный, унылый мир, где я не могу до вас добраться.

Локлейн взглянул на нее и отвел взгляд. Он говорил себе, что не может поцеловать ее сейчас, хотя каждая клеточка его тела стремилась к ней, жаждала ее.

– Простите, просто у меня сейчас столько мыслей в голове.

– Знаю, я вижу. Просто я хочу, чтобы вы рассказали мне о них. Проблема, которой мы поделились, уже наполовину решена.

– Я и сам не знаю, в чем проблема, – честно ответил Ло­клейн. – Я совсем запутался.

– Локлейн, вы ведь знаете, что я молода и бестолкова, но хочу помочь в Барнакилле насколько могу. А вы обещали быть честным со мной, – напомнила она, на мгновение взяв его за руку.

– Да, обещал. Я обещаю не скрывать от вас ничего, что ка­сается Барнакиллы, – ответил он, ловко уходя от темы. Он мысленно выругал себя. Впредь нужно будет думать о работе, а не о том, на кого он работает. – Мы просмотрим бумаги, как только вы будете к этому готовы, Мюйрин, клянусь вам.

Мюйрин снова погрузилась в молчание, пока Локлейн не потянулся к ней, чтобы сжать ее ладонь в своих руках, наслаж­даясь столь внезапным проявлением ее чувства и желая про­длить это удовольствие.

– Знаете, вы очень хорошо разбираетесь в людях, – вдруг сказал он. – Вы многое в них замечаете. Вы будто очаровывае­те их, хоть это, возможно, звучит нарочито или вычурно. Вы так естественны, и от этого люди чувствуют себя с вами непри­нужденно.

Мюйрин зарделась.

– Спасибо за комплимент, хотя уверена, что не заслужи­ваю его.

– Заслуживаете. И есть в вас кое-что еще. Вы, пожалуй, слиш­ком откровенны и открыты с людьми.

– Ну что вы, дорогой, разве вы не помните, какие выгодные сделки я заключила в ломбарде и с владельцем конюшни? – отшутилась она.

– Нет, я не об этом. Я хочу сказать, что мы с вами встрети­лись всего три дня назад, а сейчас уже болтаем, как старые дру­зья. И при этом я работаю на вас, и Падди тоже. А вы обраща­етесь с нами на равных, как с членами семьи.

Мюйрин покраснела и отвела глаза, промолвив:

– Что ж, теперь вы моя семья. Другой у меня здесь нет. – Она сделала паузу и вздохнула. – Люди все время лгут друг другу. Я стараюсь быть честной, и вы, думаю, тоже. Я сильно разоча­ровалась в людях, однако это не означает, что я перестану всем доверять. Я буду доверять вам, пока вы будете честны со мной, Локлейн. Но если я узнаю, что и вы предали меня, наша дружба окончится. Но это лучше, чем все время с недоверием относить­ся к людям и постоянно бояться худшего. Я знаю, что если от людей ожидать худшего, то они непременно оправдывают эти ожидания.

– Красота, смекалка, а вдобавок еще и философский склад ума, – легко улыбнулся Локлейн, целуя ее руку. – Что еще может желать мужчина?

Она вдруг растерялась.

– Не знаю.

Ее реакция только укрепила решимость Локлейна, и он при­влек ее к себе, чтобы по-настоящему поцеловать ее в губы, и по­целуй этот становился все глубже, по мере того как коляска мерно покачивалась на дороге. Мюйрин обвила руками его шею и прижалась к нему. Всем телом она потянулась к нему, как цветок, раскрывающийся навстречу трепетным лучам солнца. Хотя его руки, охватившие ее талию,