Дом там, где сердце

Когда она увидит его, то будет держаться вежливо и друже­любно, но без излишней близости, решила Мюйрин, заправляя простыни под матрас. У них с Локлейном еще куча дел, чтобы тратить время на нежности и воркование. Очень быстро тепле­ет, так что уже не за горами время посева. А еще вырубка де­ ревьев, выпечка хлеба, дойка, сбор яиц, поездки на рынок, ши­тье и множество других забот в Барнакилле.

Локлейн тоже держался сдержанно, не в состоянии поверить, что это он проявил безрассудную смелость и воспользовался слабостью Мюйрин, когда она искала у него утешения. Он мо­лился, чтобы только она не выгнала за такое хамство. Еще хуже было осознавать, что он по-прежнему хочет ее. Заниматься с ней любовью оказалось все равно что попробовать новый, вызывающий привыкание, сильнодействующий нарко­тик. Каждый раз, когда он ловил взгляд ее аметистовых глаз, у него возникало желание целовать ее до потери сознания. С Та­рой у него никогда не было ничего подобного, встревоженно думал он, гадая, может ли то, что он чувствовал к Мюйрин, быть настоящей любовью. Он был без ума от Тары, но при этом едва ли мог вспомнить, как она выглядела.

Это было ужасно – испытать те радости, которые он пере­жил с Мюйрин, и при этом не иметь возможности остаться с ней навсегда. Он был уверен, что в один прекрасный день он проснется и увидит, что она ушла, как когда-то ушла Тара. Или хуже того: она однажды проснется рядом с ним, полная разо­ чарований, и скажет, что больше не хочет его видеть. Из-за своей несдержанности он подверг риску все: свой дом, дружбу с Мюйрин, средства к существованию.

И, переполняемый чувством вины, стыда и страха, Локлейн избегал Мюйрин, даже на людях.

Он считает, что это была ошибка, печально размышляла она и, в свою очередь, тоже начала избегать его. Как я могла быть такой дурочкой, терзалась она в закрытой комнате в тот день, и слезы застилали ей глаза. Мюйрин не представляла себе, что желание может быть таким сильным, таким неодолимым. Чем больше она убеждала себя, что это невозможно, тем больше она его хотела. Она открыла что-то новое внутри себя, ж пытала чувство освобождения, какого никогда не знала раньше, лишь для того, чтобы снова, как всегда, сдерживаться и подавлять свои потребности и желания.

Однако неделя напряженной работы на ферме отвлекла Мюйрин от тяжелых мыслей. К тому же она понимала, что ей просто нельзя показывать свое настроение. Она пыталась сохранять бодрость и работала с еще большим старанием, ведь Барнакиллу необходимо поставить на ноги.

Когда наступил март, дни стали длиннее и погода улучшилась. Мюйрин как одержимая принялась за новые проекты. С одной стороны, ее переполняла радость, которую несла весна, с другой – она пыталась избегать встреч с Локлейном, если дело не слишком того требовало.

Одним ярким солнечным днем Мюйрин решила навестить своих лошадей и, возможно, взять одну из них, чтобы потренироваться в верховой езде.

Она как раз заканчивала накладывать овес в корыта для кор­ма, когда в конюшню вошел Локлейн.

– Ой, простите, я не знал, что вы здесь, – извинился он, готовый тут же уйти.

– Ничего. Не спешите, давайте поговорим, – робко улыб­нулась Мюйрин и уселась на куче сена.

Локлейн робко взглянул на нее и покачал головой.

– Нет, нет, мне некогда. Нужно закончить буфет для пол­ковника, а потом я собирался запрячь лошадей и отвезти его к нему, если вы не возражаете.

– Конечно, нет. Не стоит просить разрешения на тележку, вы же знаете.

– Я думал, может, она вам понадобится.

– Чтобы нанести светские визиты? – рассмеялась она. Локлейн покраснел.

– Я знаю, что, наверное, вам тяжело, вы ведь к этому совсем не привыкли, миссис Колдвелл, – коротко ответил Локлейн и скрылся в сарае.

Оставшись одна, Мюйрин задумалась: может, Локлейн избегает ее по другой причине? Возможно, его смущает ее благородное воспитание, и он сомневается, справится ли она в Барнакилле. Он, вероятно, думает, что я вернусь обратно в тот прежний пустой мир. В конце концов, Тара ведь ушла.

Мюйрин решительно подняла грабли и начала чистить одну из конюшен. Она всерьез принялась критиковать себя среди куч парующего навоза. Хочет ли она и вправду вернуться к сво­ему прежнему образу жизни, к бесконечным званым вечерам и балам со скучными людьми, с их пустыми разговорами и на­пыщенным самомнением?

Я счастлива здесь, неожиданно поняла она и засмеялась. Во­преки всем трудностям, испытаниям и горестям, которые ей удалось преодолеть, несмотря на тяжелую работу и многочис­ленные жертвы, она была действительно счастлива.

И за это я должна благодарить Локлейна. Он верил в меня, он направлял меня, наблюдал и помогал… Так что теперь от меня зависит, сделаю ли я Барнакиллу преуспевающей, подумала она, закончив чистить конюшни, и пошла в кухню ужинать.

Когда она появилась, Брона и Шерон были уже на кухне. Она принялась резать овощи и чистить картошку так ловко, словно занималась этим всю жизнь.

Женщины обменялись взглядами за спиной Мюйрин, но про­молчали. Они с удовольствием выразили бы вслух свое восхи­щение той, кого сначала приняли за недалекую изнеженную барыню, но посчитали это бестактным. Зато они с восторгом делились своим впечатлением о ней, когда в конце дня все со­брались посудачить за чашкой чая.

Обычно вечерами Мюйрин заканчивала свою работу над шитьем и деликатно удалялась, ссылаясь на то, что ей нужно еще посидеть над книгами. Ей нравились все, с кем она познакомилась в Барнакилле. Она близко подружилась с Броной, Шерон, Сиобан и с ее мужем Патриком. И все же оставалась некоторая сдержанность с их стороны.

Вытирая руки о фартук, она вспомнила, что обещала помочь вечером сбить масло для завтрашней продажи в Кловере, и, выбежав из кухни, почти уткнулась в широкую грудь Локлейна.

Он подхватил ее за локти, когда, поскользнувшись, она рез­ко остановилась, и крепко прижал к себе. Но тут же хриплым голосом извинился и отпустил ее.