почтальона.
А сегодня забыла. И конечно, при ее везучести, именно сегодня вернется обратно письмо от Максвелла. Может, оно уже лежит на столике у входа, перед кукольным домом из «Недостающих деталей» (задушенная женщина, рассыпанные вокруг тела кусочки пазла, из которых требовалось сложить изображение египетской пирамиды).
Надо поехать домой и перехватить это письмо, прежде чем это сделает кто-то другой. Найти кошелек. Найти и оплатить собачьи квитанции. Перестать чувствовать себя виноватой. Взять все под контроль.
Когда она свернула на подъездную дорогу к «Гнезду», к машине подошла женщина.
— Я знаю, кто вы, — сказала она.
Женщина была бледной и стройной, с родинкой на верхней губе. Светло-каштановые волосы, мелкие и острые, как у крысы, передние зубы. Небольшие затуманенные глаза. Рима не просто так была учительницей в средней школе. Женщине было на вид около сорока, но кто их в Калифорнии знает? Может, и пятьдесят. Рима не сомневалась, что это та самая, с пляжа. «А я знаю, кто вы».
Она закрыла все двери на замок и подняла стекла.
— Верните куклу, или я вызову полицию, — сказала она и сделала вид, будто ищет в машине свой мобильник.
Мобильника у Римы не было с тех пор, как она потеряла его в четвертый раз два года назад. Обзаводиться новым не имело смысла. Иногда, правда, без мобильника обойтись сложно.
Женщина, казалось, не обратила внимания на ее пантомиму и прижала ладонь к стеклу напротив Риминой головы.
— Вы — дочь Бима Лэнсилла, — сказала она.
Сейчас Риме была видна ее шея. Нет, явно за сорок, и сильно.
— А вы кто?
— Памела Прайс. Мои соболезнования.
— Отдайте куклу.
Женщина улыбнулась так, словно искренне, страстно, горячо хотела помочь Риме, и пошла вниз к Пасифик-Кост-хайвей. Когда Рима вошла в дом, она уже исчезла из виду.
Тильда что-то варила на плите. Волосы ее были схвачены сзади черной лентой, лицо раскраснелось от пара. Рима могла бы определить, что там варится, по запахам лукового супа и красного вина, но голова ее была занята другим.
— Где Аддисон? — спросила она. — Мы еще не вызвали полицию? Женщина, которая украла Томаса Гранда, только что была там, на дорожке.
— Она рыжая?
— Нет.
— А может, перекрасилась?
— Кто такой Томас Гранд? — послышался чей-то голос.
Рима сделала два шага и увидела, что за кухонным столом сидит Мартин, не обращая внимания на приготовленный матерью чай. Ноги его покоились на большом туристском рюкзаке.
— Разве алкоголикам можно возиться с вином? — обратился он к Риме.
— Погляди-ка, кто к нам пришел! — весело сказала Тильда. — Погляди, какой у нас гость! — и замахнулась на Мартина деревянной ложкой.
— Мы только что говорили о тебе, — объяснил Мартин.
Но Риме не надо было даже видеть легкого пожатия Тильдиных плеч, чтобы понять: это неправда. Иногда, входя в комнату, ты сразу понимаешь, что здесь говорили не о тебе. Впрочем, все это не имело значения.
— Она знает мое имя, — выпалила Рима, но это было не совсем так, и она прибавила: — Она знает имя моего отца. Она оставила отпечатки пальцев на стекле машины.
— Ты насмотрелась телевизора, — сказала Тильда. — Копы не станут возиться с отпечатками из-за какой-то там куклы. Между прочим, при варке алкоголь улетучивается. Остается только запах.
— Не припомню я, чтобы ты варила такое нам с отцом, — заметил Мартин. — Ты вообще готовила мало.
Отец Мартина был адвокатом. Он прогнал Тильду за пьянство, добился лишения ее родительских прав и женился на молодой женщине. В другом контексте он был бы глубоко несимпатичным персонажем, но в этом — вызывал сочувствие.
— Обязательно останься сегодня на обед, — сказала Тильда Мартину. — Я всегда могу приготовить еще мяса. Тут его хоть завались.
Волосы, отведенные назад, ложка в руке, мясо на плите — у Тильды был по-матерински заботливый вид. Даже вытатуированную змею можно было счесть напоминанием о праматери Еве, при условии, конечно, что вы ее, змею, видели раньше, — сейчас на Тильде была клетчатая рубашка с длинными рукавами. И никакого позорящего ожерелья.
— Я могу подробно ее описать, — сказала Рима. — На этот раз я внимательно ее рассмотрела.
— Ну и хорошо. А кто такой Томас Гранд? — переспросил Мартин.
Тильда положила ложку и отвела его в уголок, где ввела его в курс событий и показала домик из «Пойла», обратив внимание Мартина на отсутствие тела. Когда-то оно там лежало, объяснила она, — это и был Томас Гранд. Она уже подбиралась к ключевому событию — вторжению в дом, любезно изобразив Риму скорее напуганной, чем бестолковой — «Я говорила, что тут была Рима? Одна?», — когда Мартин жестом прервал ее.
— Слушай, она чего-то стоит? — спросил он. — Одна кукла, отдельно? А целый дом на сколько потянет?
— Если ты вынесешь отсюда с десяток, я еще приплачу, — заверила его Тильда.
Суп забулькал, выкипая. Тильда склонилась над плитой. Послышалось несколько кратких возгласов насчет супа и огня. Когда все успокоились и кухня наполнилась запахом горелого лука, Рима заговорила снова:
— Да, кстати, я забыла: женщину зовут Памела Прайс.
— Это полезно знать, — сказала Тильда, переключая что-то на плите.
— Памела Прайс. — Рима перевела взгляд с Тильды на Мартина.
Никакой реакции. Неужели она одна читала книги, над которыми Аддисон столько трудилась?
— А кто это такая? — поинтересовался Мартин.
— Персонаж «Ледяного города».
— Значит, это не настоящее имя, — заявил Мартин, как будто имя Бим Лэнсилл было не настоящим.
Вид у него был разочарованный. Рима подумала, что все сказанное ну никак не могло расстроить Мартина. Он потер клочок волос у себя на подбородке, и Рима внезапно вспомнила, как это украшение называется: клочок души. Почему — она не имела представления.
— А это положительный персонаж или отрицательный? — спросил Мартин.
Было ясно, какого ответа он ждал.
Женщина, встреченная Римой на пляже и потом возле дома, была заметно старше книжной Памелы и явно не старалась походить на нее. Более того, женщина не стремилась выглядеть так, будто в прошлом была похожа на нее. Книжная Памела Прайс была пергидрольной блондинкой, розовощекой куколкой, с соблазнительными изгибами. А незнакомка с пляжа была сухощавой, с синяками под глазами и тонкой кожей, казавшейся почти синей.
Рима полагала, что Памела Прайс — такой персонаж, идентифицировать себя с которым по доброй воле было бы крайне странно. Этакая «мисс Скарлетт»[50] — пресыщенная флиртом, но не желающая упускать и Бима Лэнсилла. Бим обнаружил, что ее страсть имеет границы, когда попытался использовать ее для создания алиби.
Мой отец совершил самоубийство — это вошло в наш символ веры. Иначе получалось, что брат
