шоссе просохло.
Аддисон предпочла ромашковый чай, собираясь сразу после обеда отправиться спать.
— Наверное, — произнесла она, вынимая пакетик из чашки и погружая его обратно, — если бы я сочла это убийством, то связалась бы с полицией. Что бы там ни говорила Констанс, вряд ли меня бы это убедило.
— По словам Энди, полиция не совалась в Холи-Сити, — вставил Мартин. — Может, вы обратились в полицию, а они ничего не сделали?
— Я не настолько стара. Я бы помнила об этом.
То была единственная резкая реплика за весь вечер, но никто не стал нарываться. Рима похвалила себя за то, что так удачно все организовала. Она пригласила Мартина в «Гнездо» и уговорила его остаться ночевать. Она потащила его в Холи-Сити и заставила выдать себя за Максвелла Лейна, и теперь Мартину было чем поделиться.
— Так кому же отдал Энди письма, которые были у Констанс? — спросил Мартин.
— Памеле Прайс, — ответила Рима. — Кому же еще? Женщина с безумными глазами, которая внушает больше доверия, чем мы. Памела Прайс.
Хотя обед получился ранним, Мартин уехал лишь около девяти. Ему силой всучили остаток кекса. Креветок съели подчистую, и Тильда стала переживать, что наготовила мало, — ни Аддисон, ни Рима так и не смогли ее разуверить.
— Отличный обед, — то и дело приговаривала Аддисон. — Отличный вечер. И Мартин такой хороший, такой спокойный.
Она отправилась к себе в спальню — читать длиннейший роман про каких-то магов в эпоху Наполеона.[67] Ей не терпелось узнать, что там дальше — конечно, если она не заснет после ромашкового чая. Тильда засучила рукава, обнажив змею; Рима помогла ей собрать со стола посуду. Помыв ее, Тильда тоже отправилась спать. Пожелав Риме спокойной ночи, Тильда обняла ее — неловко, как бы стесняясь, но у Римы получилось не лучше. Им обеим не хватало практики.
Рима села в гостиной, на колени к ней забрался Стэнфорд. Она не стала подниматься наверх — не хотелось будить Стэнфорда, да и усталости не чувствовалось. Через какое-то время Рима задремала в кресле.
Раздался звонок.
— Да? — сказала Рима, еще не совсем проснувшись, но уже испугавшись: ее всегда пугали поздние звонки.
Стэнфорд убежал. Прямо перед глазами у Римы была раздавленная голова жертвы из «Фолсом- стрит».
— Только не говори маме, — раздался голос Мартина. — Я врезался в разделитель. Передок вдребезги. В этих долбаных горах мобильный не принимает сигнала, пришлось идти мили три, пока меня не подкинули. Я в «Оуквуд-салуне», у съезда на Лос-Гатос. Бар уже закрыт, но хозяин согласился подождать. Можешь заехать за мной? Эвакуатор уже выслали, но он едет со стороны Санта-Крус. Я обещал встретить его у машины.
Часы наверху пробили полчаса.
— У какого съезда? — переспросила Рима, потом взяла ключи в тарелочке.
Бак оказался почти пустым, и Рима заехала на заправку. По пути она увидела машину Мартина. Та отъехала — или ее отволокли — к краю дороги. Левая фара была разбита, а водительская дверь помята так, что вряд ли могла открываться.
Когда Рима нашла бар, шел двенадцатый час. Мартин с хозяином пили разливное пиво. Губа Мартина — очевидно, прикушенная — раздулась и переливалась всеми цветами радуги.
— Ну, приятель, теперь я тебе не так сочувствую, — сказал хозяин при виде Римы. — Думаю, ты сам все это подстроил.
То самое ограждение, в которое врезался Мартин, помешало им пересечь шоссе. Пришлось ехать в обратном направлении к съезду, а затем сделать разворот и направиться в нужную сторону. К этому времени часы показывали уже без четверти двенадцать.
Мартин извинился за доставленное беспокойство — но не за то, за что должен был извиниться. Он не вспомнил об Оливере: каково это для Римы — услышать по телефону об автоаварии? Риму обуяла ярость. Она знала, что это неправильно, но не могла ничего поделать. Ей был невыносим сам вид Мартина с распухшей губой. Почему он так небрежно вел машину?
— Ты что, выпил? — спросила она.
— Только потом. Честно. Я же не мамочка.
Эвакуатор уже стоял у машины. Рима старалась не показывать свое бешенство, Мартин мог подумать, будто она сердится из-за того, что ее выдернули из дома. На это она не сердилась совершенно. Приветливый парень по имени Джерри стал грузить разбитую «хонду» в кузов.
— Я всю жизнь работал только на Семнадцатом, больше нигде, — сообщил он. На нем были кепка с эмблемой бейсбольного клуба «Сан-Франциско Джайентс» и замызганная фуфайка с отпечатками грязных пальцев.
Внезапно Рима решила больше не притворяться.
— Слушай меня внимательно, — тихо сказала она Мартину, так, чтобы не слышал Джерри. — Теперь ты будешь приезжать в «Гнездо» только для того, чтобы повидаться с матерью. Веди себя с ней как следует. Это все, что меня волнует.
— Значит, тебе уже не нужен младший брат? — спросил Мартин.
Чтобы достигнуть точки кипения, Риме потребовалась вся дорога от Санта-Крус. Мартин проделал это мгновенно.
— Нет. Если он не умеет водить машину.
Риме пришлось снова ехать в обратном направлении до съезда на Лос-Гатос, где она смогла развернуться. Тем временем ее обогнали восемь-девять машин, летевших с невероятной скоростью. Обочины тут вообще не было. Чудо, что Мартина не сбили, пока он брел к бару.
Наконец она выбралась на дорогу, ведущую в Санта-Крус, у Скоттс-Вэлли, у ближайшей развязки снова развернулась и поехала в направлении Сан-Хосе. Возле указателя «Редвуд-Эстейтс» Рима остановилась. Под большой надписью была другая, помельче — «Холи-Сити». В перчаточном ящике оказался фонарик, батарейки еще не сели. Значит, судьба.
На Олд-Санта-Крус-хайвей стояла такая темень, какая только может стоять на калифорнийском побережье. Перед стекольной фабрикой машин не было, не было их и на шоссе. Рима свернула на подъездную дорожку и затормозила у облупленного белого здания. Здесь когда-то жил Уильям Райкер, а после него — Констанс Веллингтон. Рима погасила фары, а потом вообще переключилась на ближний свет.
Пожалуй, Энди был прав — смотреть там нечего. Но вдруг попадется коробка в шкафу или письмо, забытое за зеркалом в ванной? Чтобы проверить это, понадобится немного времени. Ночь стояла беззвездная — вероятно, небо затянули облака. Воздух был сырым. Рима пожалела, что под рукой нет ее кливлендского зимнего пальто.
Включив фонарь, она пошла к ступенькам террасы. Средняя сгнила — Рима чуть не провалилась. Лампочки под абажуром не было, но она все равно щелкнула выключателем, помня, что мир намного шире, чем он представлен в философии Максвелла Лейна. За отсутствием лампочки свет, естественно, не зажегся.
Рима направила фонарик на дверь, попробовала ручку — заперто. Над дверью была оконная рама на девять стекол: два из них треснули, а четыре пропали совсем. Рима дотянулась сквозь пустую раму и отворила дверь изнутри. В доме было ничуть не теплее, чем снаружи.
У входа расстилался ковер из сухих листьев. Рима пробиралась через них осторожно, боясь задеть какую-нибудь живность. Четыре дыры на стене говорили о том, что здесь висела картина или вешалка для шляп. Луч фонарика высветил пятно, отдаленно напоминавшее верблюда, — видимо, о стену разбили бутылку с пивом. Рима наступила на что-то вроде презерватива или пластикового мешка, но совсем
