~~~
Открыв дверь, рослый сутуловатый секретарь пропустил вперед арестантку, но в недлинном коридоре молча пошел первым, указывая дорогу. Лишь когда Ребекка, пройдя в комнату, недоуменно обернулась, он разомкнул уста:
— Тебе воды иль пива?
— Воды.
— Отсель не выходить.
Ребекка согласно кивнула. Секретарь одарил ее долгим недоверчивым взглядом и вышел, притворив за собою дверь. Возле единственного окна крохотной комнатушки располагались стол и два стула, но Ребекка шагнула к кровати и заглянула под край свесившегося до полу одеяла; обнаружив искомый предмет, она вытянула его наружу и, подсобрав юбку, на него присела.
Затрудняться удалением иных частей одежды ей не пришлось по той простой причине, что в ту пору англичанки всех сословий под юбкой ничего не носили и еще лет шестьдесят носить не будут. О сем непостижимом и малоизученном факте, то бишь отсутствии исподнего, можно написать целое эссе. Итальянки и француженки, а также англичане мужчины уже давно устранили вышеозначенную нехватку, но только не англичанки. Так что все импозантные великосветские дамы в модных и придворных нарядах, запечатленные разнообразными живописцами восемнадцатого столетия, пардон, бесштанны. Мало того, когда в начале девятнадцатого века брешь наконец-то была пробита (вернее, заделана), первые женские трусы и вслед за ними панталоны считались верхом непристойности, разжигавшей в мужчине необузданную страсть, и потому, естественно, мгновенно стали модны.
Облегчившись, Ребекка затолкала фаянсовый горшок под кровать и одернула покрывало. Затем, медленно пройдя к окну, выглянула в просторный двор гостиницы.
В дальнем конце его только что остановилась запряженная четвериком карета с гербом на дверце: дракон и лев поддерживают геральдический щит с двумя четвертями из красных ромбов; девиз и мелкие детали неразличимы. Ни пассажиров, ни кучера — только мальчишка-конюх, приставленный следить за лошадьми. Чуть поодаль бродили куры, в булыжной мостовой ковырялся бойцовый петух, скакали воробьи и гулила пара белых голубей, которых конюх, лениво привалившийся к карете, из горсти потчевал горохом, время от времени крупные горошины отправляя в собственный рот. Вдруг Ребекка понурилась и прикрыла глаза, будто не в силах вынести сию мирную сцену. Губы ее беззвучно шевелились — она явно обращалась к тому супругу, с кем считала себя вправе общаться.
Но вот под шагами заскрипели коридорные половицы, и губы ее замерли. Открыв глаза, Ребекка поспешно села на стул, спиною ко входу. Помощник, отворивший дверь, секунду изучал ее затылок. Ребекка не обернулась, но потом, словно запоздало сообразив, что в комнату никто не вошел, через плечо глянула на дверь. Однако желчный секретарь исчез, а на пороге стоял одетый в серое пожилой джентльмен, невысокий, но дородный. Застыв в дверном проеме, он разглядывал Ребекку. Та встала, ничем иным не проявив почтения. Господин в простой черной шляпе опирался на странную штуковину, смахивавшую на пастуший посох. Однако венчавший ее крюк, сработанный не из дерева или рога, но отполированного серебра, роднил сию клюку с посохом мэра или даже епископа.
Взгляд старика тоже был необычен: так смотрит тот, кто вот-вот готов назвать сходную, по его разуменью, цену за кобылу иль корову. Надменный и властный, взгляд выражал безграничное равнодушие ко всему человечеству, но сейчас в нем мелькала непривычная растерянность. Не отрывая глаз от Ребекки, старик вдруг проронил:
— Пусть выйдет вперед. Стоит против света.
Секретарь, вынырнувший из-за его спины, настойчиво поманил узницу, дважды согнув указательный палец. Ребекка шагнула вперед, но серебристая клюка тотчас взлетела в воздух, удерживая ее на
