посланный Карлом-Фердинандом. Поспешно одевшись, юный плут прошел в герцогскую спальню — ту самую, где не так давно испустил свой последний вздох блаженной памяти прежний правитель Гвасталлы.
Гонзага еще не ложился.
Хмель с него сошел, и он снова стал вежлив. Расхаживая с озабоченным видом взад-вперед по комнате, Карл-Фердинанд советовался с сообщником:
— Не знаю, что мне и делать, друг мой. Решение парижского парламента обжалованию не подлежит. Французского короля император боится чрезвычайно. Пока дело было не закончено, он еще мог давать мне войска. Но теперь приговор вынесен, и он наверняка отзовет из Гвасталлы своих рейтаров и улан, чтобы не создавать casus belli[16]. Антуан хмуро подтвердил:
— Все верно: на судейские мантии членов парламента бросает отблеск корона Людовика XIV, рядом с их весами лежит его меч… Если императорские войска не уйдут отсюда, то скоро можно ждать драгун и гусар христианнейшего короля.
Герцог подошел к своему поверенному почти вплотную:
— Между мной и Гвасталльским наследством стоят всего трое: Рене, Дория и их сын Анри… Что ты мне посоветуешь?
Антуан зловеще ухмыльнулся:
— Государь, вся эта гасконская троица не страшна нам. Разве пузырек с «эликсиром Медичи» уже опустел?
Гонзага покачал головой:
— Я отказался от этой мысли. Лагардеры окружены честными и верными слугами. Бьюсь об заклад, никто из них не захочет и притронуться к склянке с ядом. Вдобавок за поместьем внимательно наблюдает губернатор граф д'Аркашон. Малейшая неосторожность погубит меня: от правосудия французского короля я не укроюсь даже в Италии.
Наступило долгое молчание. Наконец Антуан кротко произнес:
— Я бы посоветовал вашей светлости отдохнуть в кругу родных…
Гонзага действовал осмотрительно. Он велел объявить через глашатаев и даже расклеить повсюду на улицах решение суда по делу о Гвасталльском наследстве. Без тени смущения он торжественно и прилюдно передал всю власть над городом подесте «впредь до прибытия возлюбленного брата нашего Рене де Лагардера и дражайшей сестры нашей Дории», как он сам во всеуслышание заявил.
После отречения он приказал императорским войскам оставить город и самолично принимал их прощальный парад. На другой день он тоже покинул Гвасталлу. С величавым спокойствием герцог ехал верхом во главе своего двора, равнодушный к радостным кликам народа, который избавился наконец от злого властителя.
При этом тянущиеся в хвосте поезда вьючные мулы и ослы не были нагружены мешками с золотом — Гонзага уезжал с пустыми руками. Однако читатель помнит, что после кончины герцога Гвасталльского Пейроль переправил в Мантую сундуки, полные золотых монет и драгоценных камней. Мало того, карманы герцогских придворных были до отказа набиты флоринами, дукатами и талерами, похищенными у Лагардеров…
А вскоре были преданы огласке дальнейшие замыслы Карла-Фердинанда IV.
Он собирался отправиться во Францию, остановиться в Версале, попросить аудиенции у французского короля и попытаться решить спор о Гвасталльском наследстве полюбовным соглашением.
План его светлости состоял в следующем. Исходя из того, что только итальянец может быть полноправным государем на Апеннинах, герцог намерен был предложить — с дозволения его христианнейшего величества — предоставить семье Лагардеров солидную денежную компенсацию, а впридачу этот древнейший и почтеннейший род мог бы получить во Франции герцогский титул.
Гонзага говорил:
— Пускай мой братец Рене станет герцогом, тогда Дория будет называться герцогиней де Лагардер, а их сын Анри унаследует со временем титул своего деда — герцога Гвасталльского.
Все нашли это благородным, так что в обоих герцогствах многие постарались забыть прежнюю неприязнь к Карлу-Фердинанду.
Даже Винчента поверила своему коварному супругу и из монастыря Сан-Дамиано прислала ему письмо, в котором одобряла предложенный им план.
Карл-Фердинанд был доволен и, потирая руки, говорил Пейролю:
— Итак, молва на нашей стороне; теперь самое время нанести визит в Гасконь!
Из экономии герцог не взял с собой большой свиты. Дорога обещала быть безопасной — к чему же ему были напрасные издержки?
Ранним утром, когда первые лучи солнца только-только позолотили горные вершины, Карл-Фердинанд выступил в путь. Его сопровождали Пейроль и четверо крепких молодцов — те самые, которых завербовал Антуан в день похорон старого Сезара. На них всегда можно было положиться.
Отряд ехал на север.
На короткое время он задержался в Ассизи — прославленном в христианском мире месте паломничества. Своих людей Гонзага оставил в деревне, сам же направился в монастырь, где жила его жена… Каково же было изумление Винченты при виде супруга, на коленях молившего ее о прощении своих тяжких грехов!
Взволнованная Винчента тут же от всего сердца простила его, велела подняться и ласково спросила:
— Вы не заедете ли к Дории и к Рене, не поцелуете ли крошку Анри?
Карл-Фердинанд отвечал:
— С радостью, но только на обратном пути из Версаля, после того как Его величество примет мое предложение. А впрочем… — Он сделал вид, что задумался. — Впрочем, не поехать ли мне прежде в Аржелес? Быть может, лучше заручиться вначале согласием наших дорогих сородичей?
Винчента поддержала его.
Вернувшись с Монте-Субазио, герцог сиял.
— Какая удача! — говорил он Пейролю. — Она сама попросила меня заехать к Лагардерам… Все складывается замечательно!
Однажды в полдень у ворот поместья Лагардеров появились два богато одетых всадника на породистых лошадях. На стук вышла Сюзон Бернар. Не спешиваясь, один из них бросил:
— Карл-Фердинанд, герцог Мантуанский.
Хорошенькая горничная присела в низком, едва ли не до земли реверансе. Антуан де Пейроль широко осклабился.
Спустя несколько минут в скромной гостиной Лагардеров их Мантуанский кузен уже нежно прижимал к сердцу Рене и Дорию.
— Ах, как я рад видеть вас, родные мои! Право, только в семейном кругу по-настоящему отдыхаешь душой!
Кормилица-беарнезка принесла малыша Анри — и радость гостя удвоилась: разыгрывая растроганного дядюшку, он взял мальчугана на руки, расцеловал его и воскликнул:
— Вот моя надежда! Милая Винчента, к нашему общему сожалению, не подарила мне наследника, однако меня утешает та мысль, что, когда я упокоюсь в Мантуанском соборе, герцогский престол займет достойный государь!
— Что вы такое говорите, братец? — недоуменно распахнула голубые глаза Дория.
Карл-Фердинанд пожал плечами:
— Кому же еще мне завещать мое герцогство? Филиппу Гонзага, нашему дальнему родственнику, который живет во Франции? У него и так куча денег и вдобавок богатые друзья, герцоги Орлеанский и Неверский… К чему бы ему лишние хлопоты с Мантуанским наследством? Так что знайте, дорогая моя Дория, что свой титул и герцогство я завещаю малышу Анри!
Рене с женой изумленно глядели друг на друга. Не сон ли это? Неужто их первенца и впрямь ожидает такое счастье?
VII
