Господин Барюк был маленький и хладнокровный человек, и прозвище Дикобраз довольно точно передавало его характер. Он ничему, вообще говоря, не удивлялся и вводил всех – кроме хозяина – в заблуждение непроницаемо бесстрастной миной. Любопытный, пронырливый, но при этом не болтливый, он знал великое множество мелких секретов, каковыми делился лишь в случае надобности, и это особенно повышало его вес в этом пестром мирке, где каждому приходилось что-то скрывать.
Хозяину господин Барюк был предан безгранично, хотя тот был единственным из окружавших его людей, с кем Барюк познакомился не по своей воле.
Заставить пергаментные щеки господина Барюка заметно побледнеть, а его короткие и крепкие, как пни, ноги подкоситься могли две причины: либо дело было из рук вон скверно, либо он угадал все номера в лотерее – ибо радость тоже пугает, как то доказал своим несравненным успехом один из самых чарующих сочинителей нашего времени.
Мы сейчас объясним, из-за чего пошатнулся и побледнел бравый господин Барюк, когда Господин Сердце говорил ему на ухо.
Господин Сердце сказал ему:
– Дружище, не стоит особенно затягивать нынешний праздник; нам придется вечерком поработать.
А поскольку господин Барюк напомнил старые пословицы о том, что работа может потерпеть и до утра, Господин Сердце отвечал:
– Завтра будет поздно: меня уже с вами не будет.
Это-то и была одна из тех вещей, с которыми живое воображение Дикобраза никогда не пожелало б смириться. Он пережил многих хозяев; выборное королевство мастерской Каменного Сердца время от времени меняло монарха со времен его юности, не задевая сколько-нибудь его чувств, но этот! Дитя дома! Облагодетельствованный благодетель! Тот неизвестный, которого нашли и выходили словно сына, ни разу не спросив его о его тайне; тот, кого любили, и кто царствовал тем успешней, что правил он из заоблачных высей! Сын мастерской и ее хозяин!
Господин Барюк уже достиг зрелых лет и среди тех благостных мыслей, что приходят с годами, лучшей была мечта – почти уверенность – что он умрет раньше Господина Сердце.
Он слишком был умен, чтобы не заметить нравственной дистанции, отделявшей патрона от его мастерской, и слишком любопытен, чтобы не подобраться своим пытливым умом совсем близко к загадке, заданной Господином Сердце, но нечто, а точнее, искренняя нежность, своего рода преклонение, всегда останавливало его расследования.
Но что значила, в конце концов, эта дистанция? Господин Сердце был свободен как ветер. Ему, хоть он о том никогда не просил, воздвигли настоящий алтарь. От него ничего не требовалось, кроме одного: чтобы он существовал и оставался на своем месте – и все вокруг были счастливы!
– Завтра меня с вами уже не будет!
Так сказал Господин Сердце, а устами его, как известно, глаголет сам Бог.
– Значит, – пробормотал господин Барюк, – завтра не будет и мастерской Каменного Сердца. Тело не может жить без души. У нас самих ничего не удержится; без вас все пойдет насмарку. Если вы нас вот так возьмете и бросите, то чем веселиться и жечь шутихи, лучше просто подпалить дом!
– Надо праздник праздновать, старина, – заговорил снова Ролан. – Ты меня не понял, я вас не только не бросаю, но вы мне очень понадобитесь.
При этих словах лицо господина Барюка просияло светом надежды, и толпа пачкунов и мазил, замершая было при виде такого его замешательства, вновь воспряла духом.
Сам Вояка Гонрекен ничего не заметил, настолько он был поглощен предстоящей ему ответственной речью. Он говорил не то вслух, не то про себя:
– Непростое это дело, торчать в ожидании с приготовленной в одночасье речью, которая так и испаряется с каждой минутой из головы!
– Особенно мне понадобишься ты, дружище Барюк, – продолжал Ролан, – я тебя сейчас пущу по следу. Есть важное дело: не забудь сесть рядом со мной за стол и пить не больше, чем надо, чтобы глаз оставался острым.
Проговорив это совсем тихо, Господин Сердце во всеуслышание провозгласил:
– Ну, вперед, ребята! Я с вами!
Господин Барюк одним махом спустился со ступеней, его тощая физиономия светилась. По рядам прошел веселый рокот.
– Ну, Вояка, давай!
– Легко сказать давай! – горько сказал тот. – Слово хозяина надо исполнять, но хотел бы я видеть вас на моем месте! У меня все было так складно в голове, и начало, и середка, и конец, так чинно и красиво, и с эффектами, где положено, чтобы буря была рукоплесканий. Большая честь держать речь в то время, когда течение времени приближает Сен-Никез, ежегодное чествование нашей мастерской, которая всегда умеет достойно поздравить Господина Сердце. По этим букетам можно судить! Если я собьюсь, то все из-за того, что меня так резко прервали в самый момент, когда взялся за импровизацию, которую набросал…
Он замолчал, бросая вокруг себя беспокойные взгляды.
Раздалось несколько снисходительных хлопков.
Вояка, вытирая со лба проступивший пот, пробормотал:
– Очень мило с вашей стороны хлопать, хоть я не заслужил… Правда, если я мямлю, то тому виной моя судьба. Я это уже сказал: в этих благоприятных обстоятельствах… в эту торжественную минуту… все не то! Это из середины! Пять франков бы дал, чтобы вспомнить, с чего там началось… погодите!
Он выпрямился во весь рост и испустил облегченный вздох.
