– Тем более деньги, – ответил Бофис.
На этот раз аплодисменты были более искренними, и месье Бофис очутился в окружении радостных лиц.
– Однако, – с легким сомнением в голосе произнес он, – господин виконт пока не проронил ни слова.
Жулу колебался. Он был смертельно бледен, глаза лихорадочно блестели.
– Я, кажется, понял, чего вы от меня хотите, – произнес он наконец изменившимся голосом. – Я тоже слышал песню Комейроля. Я стану старшим в семье, которая будет есть мою плоть и пить мою кровь. Отлично. Я совершеннолетний, я имею право подписывать что угодно, хоть договор с Сатаной, и я его подписываю.
Высоко держа голову, он протянул широким жестом руку Маргарите. Та прижала его руку к своей груди.
– Он и в самом деле великолепен! – сказал король Комейроль.
Бофис, стоявший за спиной Маргариты, наклонился к ее уху:
– Ох и отомстим же мы этому невеже, а, дорогуша? – Затем он громко добавил покровительственным тоном: – Благословляю вас, дети мои. А сейчас пора спать. Мы отлично поработали сегодня.
В этот момент на лестнице раздался веселый молодой голос: «Эй! Контора Дебана!» Дверь сотряслась от раскатистого стука.
– Леон Мальвуа! – воскликнул Комейроль. – Дорога ложка к обеду, а сейчас мы уже сыты.
Господин Бофис велел открыть дверь и сделал знак присутствующим молчать.
Леон был в обычном платье, в руке он держал две шпаги, завернутые в плащ.
– Кто соизволит быть моими секундантами? – сказал он. – Здравствуйте, друзья! Здравствуй, Маргарита. Вы уже поужинали? Тогда давайте завтракать. Некий благородный простофиля ждет меня в двух шагах отсюда, за кладбищем Монпарнас, для того чтобы убить, потому что он нашел в ногах моей постели косынку вот этой девицы.
И, смеясь, он указал пальцем на Маргариту.
Воцарилась глубокая тишина. Маргарита стояла неподвижно, словно статуя. Жулу поднялся. Глаза его пылали благородным гневом и одновременно какой-то мрачной радостью.
– Господин Леон де Мальвуа, – отчетливо произнес он, – человек, который должен был вас ждать за кладбищем Монпарнас, мертв. Он оскорбил мою жену, и я его убил. Вас я тоже собираюсь убить, господин Леон де Мальвуа, потому что вы только что оскорбили мою жену!
Волнение охватило присутствующих. Господин Бофис подмигнул, глядя на Маргариту. Смертельная бледность покрыла ее лицо.
– Не беспокойся, – продолжал Жулу, становясь все более величественным. – Если я принадлежу всем, кто здесь есть, то и они принадлежат мне, кроме господина Леона де Мальвуа, отважного и знатного молодого человека. Возвращайся домой. Мы выйдем отсюда вшестером – два дуэлянта и четыре секунданта. Все будет так, как положено между честными людьми. О том, что господин Леон де Мальвуа видел, слышал или догадался сегодня утром, он никогда никому не расскажет!
В МОНАСТЫРЕ
Как известно, орден сестер милосердия был создан не для устроения больниц, но для ухода за больными на дому. Близость улицы Нотр-Дам-де-Шан и добрая репутация славных сестер внушили офицеру полиции спасительную мысль постучаться в их дверь. Оказавшись на пороге обители, офицер вдруг обратил внимание на костюм мертвеца и заколебался. У него возникли опасения, что выйдет ненужный скандал и что не слишком благопристойно вносить в монастырь, где нет даже больницы, труп несчастного молодого человека, саваном которому служит карнавальный костюм. Офицер был в затруднении. Студент- медик вновь подтвердил, что Буридан несомненно мертв. Среди сопровождающих одни посмеивались, представляя себе набожных сестер, вдруг оказавшихся в присутствии героя «Нельской башни», другие, по преимуществу женщины, сердились и говорили:
– Ничего страшного не случится, если мы потревожим немного этих бездельниц!
Дамы, разгуливающие по Парижу в карнавальную ночь, наделены добрым сердцем, как и все дамы на свете. Но, как они сами о себе отзываются, «они не ханжи», чем и объясняется недостаток в них уважения к тем вещам, которые принято уважать. Милосердие мстит им: в их последний час именно святые сестры преклоняют колена у изголовья их тощих постелей, сложив руки в молитвенном жесте.
Ибо между скорбным покоем приютов и буйным весельем карнавала существует неразрывная связь.
Офицер полиции привычным жестом расстегнул камзол Буридана и нащупал рукою сердце. Оно все еще билось. И тогда дверной молоток застучал в ворота.
– Сестра, – почтительно обратился к привратнице офицер полиции, решив не употреблять власть, – тут молодой человек, почти дитя, он умирает. Если уже нельзя спасти его тело, помогите нам спасти его душу.
Позднее, обедая с коллегами в кафе, офицер оправдывался:
– С каждым нужно говорить на его языке. Так заповедовал Алкивиад, а уж ему-то пришлось побороться за место под солнцем.
Сестра-привратница открыла двери приемной, где бедный Ролан был уложен на матрас. Разбудили двух сестер. Однажды мне довелось услышать, как весьма неглупый человек так отозвался о знаменитом враче: «Я доверяю ему почти так же, как моей сиделке!» Подобный отзыв о многом говорит, и знаменитый врач поблагодарил того человека, признавшись, что ему редко приходится слышать столь высокую себе похвалу.
Отныне Ролан находился в хороших руках. За ним ухаживали добросовестно и со знанием дела.
