нашла брата бледным, надломленным и страдающим.
И, что совсем удивительно при столь тесной и нежной привязанности брата к сестре, за сим превращением не последовало никаких признаний.
Тут было над чем поразмыслить. Роза де Мальвуа слишком любила брата, слишком истово была ему предана и, само собой, не могла не задуматься над происшедшим, особенно когда принцесса Нита де Клар и граф дю Бреу беседовали в нескольких шагах от нее, да вдобавок, видимо, как раз о том, что было причиной непонятной грусти ее брата.
Между тем, нам следует честно признаться, что сквозь эту заботившую ее думу пробивались и иные мысли. Подслушай кто-нибудь отрывистые слова, слетавшие с ее губ, пока она огибала поворот пустынной дорожки, он убедился бы, что отнюдь не одни неприятности конторы волновали Розу де Мальвуа.
Ее большие глаза наполняла глубокая печаль, сама того не замечая, она шептала:
– Она встречала его в лесу, несколько раз… на хорошей лошади, и одного, всегда одного!
Именно таковы были слова, произнесенные принцессой Эпстейн в экипаже этим утром, да вдобавок по-английски, дабы не возбуждать весьма понятного любопытства приживалки.
– Так он ее узнал? – добавила Роза, замедляя шаг. Смятение и грусть слышались в этом вопросе.
Роза потупила глаза; она побледнела еще больше, подумав совсем уже вслух:
– Она сказала «не знаю», но голос ее дрогнул… и как покраснела. До чего ж она похорошела с тех пор!
Вдруг, миновав заросли, Роза де Мальвуа резко остановилась. За деревьями ей открылся павильон, служивший Ролану прибежищем. Она стояла прямо перед распахнутой дверью мастерской; солнце, повернувшее к полудню, уже ласкало косыми лучами картину, наполовину раскрытую нескромной рукой виконта Аннибала Джожа.
Взгляд Розы сам собой упал на эту картину, и глубокое удивление сразу изобразилось на ее лице.
– Я? – промолвила она, отпрянув на несколько шагов. – Ведь это ж я! Может, мне померещилось?
В голове Розы мелькнула было мысль: уж не зеркало ли стоит в этой казавшейся пустой комнате? Но рассудок тут же подсказал, что там она в новом летнем наряде, а сейчас была одета по-зимнему.
– И вправду мой портрет! – повторила она.
Она нахмурила свои красивые брови и помрачнела, но уже миг спустя озарилась или лучше сказать – засияла прекрасной улыбкой облегчения.
Мгновение ее юное лицо лучилось радостью; в это мгновение сама Нита не смогла бы соперничать с нею перед пастухом, выбиравшим прекраснейшую из богинь.
Но скоро огонь ее глаз погас и веки опустились.
– Я не в своем уме, – сказала она, краснея от стыда и гордости.
Она провела рукой по лбу. Краска снова отхлынула с ее щек.
«Как бы там ни было, – думала она, бросая на павильон беспокойные взоры, – он же художник, я уверена; это не он ли сидел тогда на кладбище с карандашом и раскрытым альбомом на коленях?»
Роза улыбнулась. Зрачок показался за бахромой длинных черных ресниц.
– Какая я у него получилась красивая! – пробормотала она срывающимся голосом.
И прибавила совсем тихо – так тихо, что ветер не мог унести этих слов с ее губ:
– Он меня одну нарисовал! А ведь мы были вдвоем!
Была ли картина признанием в любви? На полотне и впрямь не было никого, кроме Розы – пленительной и прекрасной юной девы в платье из муслина в цветах. И то была, без сомнения, она – только еще более обворожительная.
– Так вот, значит, какой он меня видит! – сказала Роза, и слеза страстной благодарности алмазом повисла на ресницах.
Тихо, очень тихо, на пальчиках своей волшебной ножки, Роза подошла поближе к павильону. У самых дверей она прислушалась. Внутри царила мертвая тишина; со двора, не считая редких шумов улицы и смутного рокота, издаваемого мастерской Каменного Сердца, доносились лишь далекие шаги Ниты и ее опекуна, все еще бродивших по аллеям сада.
Прижав руку к груди в стремлении унять расходившееся сердце, Роза преодолела две ступени у входа в павильон. Ей было страшно, но желание пересиливало страх.
Она и сама толком не знала, зачем пришла. Роза была счастлива, и предвкушала еще большее счастье; в этом-то и была истинная причина. Ощущение счастья делало ее и без того сладостные и благородные черты совершенными.
Ее испуганное улыбающееся лицо показалось в дверях, она окинула мастерскую быстрым взглядом и, пошатнувшись, отпрянула по ступеням. Роза увидела спящего Ролана.
– О! – сказала она, едва не теряя сознание. – Я же его никогда с тех пор не видела… только раз! Всего один раз!
Желание бежать охватило ее, столь неудержимое и острое, что она бросилась в аллею; но у поворота дорожки решила последний раз оглянуться. Отсюда она не могла видеть Ролана, зато картина казалась все ярче по мере того, как солнце продвигалось по своему пути.
Роза остановилась еще раз – послать воздушный поцелуй, полный нежной стыдливости, уже невидимому Ролану.
Свидетелей не было. Чего бояться? Он спал.
