– А то не знаешь? Чародейством, конечно.
– Ах, благородный друг мой, это дурной сон…
– Ты слушай дальше. Значит, там были черти, а с ними – женщины, это ведь одно и то же…
– Нет-нет! Я их много повидал…
– Ну, ничего не скажешь! Кого ты повидал? Чертей?
Паспуаль закатил глаза и умильно промурлыкал:
– Нет… женщин…
Гасконец, не обращая внимания на восторги друга, продолжал:
– Еще там были большие котлы, и все вокруг них плясали. А у меня язык от жажды распух и свесился до самой земли.
– Так ты видел ад? А то и вправду там побывал?
– Очень может быть, дьявол меня раздери! Знаешь сколько там было всяких баб – молодых, старых, толстых, тощих, смазливых, безобразных?.. А что на них было надето – ух, тут уж ничего не скажешь!
– Так что же?
– Ветер – и больше ничего!
– Как это – ветер?
– Вот так, голубь мой, просто ветер, воздух да алое пламя из-под котлов… То-то, дружок, ты бы облизнулся! И было их больше сотни.
Лошадь нормандца споткнулась так, что он чуть не вылетел из седла, – Паспуалю было не до поводьев.
– Как тебе повезло, Кокардас, что ты все это видел, – прошептал он. – Конечно, это лишь сон, мечта… Но ведь и вся наша жизнь – мечта… А что было дальше?
– Дальше? Они уселись на метлы и улетели, а мы с тобой всех чертей покидали в котлы. А потом мне приснилось множество полных бутылок, мехов, бочек, и вино лилось, словно из источника Мансанарес в Мадриде, а я пил, пил, и все мне было мало.
– Опять заговорила твоя пагубная страсть, благородный друг мой!
– Бутылку откроешь – она и не пикнет, вот что я тебе скажу. А женщин чуть тронешь – сразу вопят, да и не тронешь – все равно вопят. Вот пускай наш малыш найдет молодую герцогиню да женится на ней, и тогда я тебе докажу, что самое лучшее в жизни – вовсе не мечта.
– А что же, что?
– Сон, вино и драка, голубь мой!
Настала темная ночь, но вскоре тучи разошлись, и луна внезапно залила дорогу бледным светом.
И всадники вдруг заметили: по обочинам, от куста к кусту, от скалы к скале, пробираются какие-то тени. Таинственные фигуры не вызывали опасений: ведь в основном это были женщины. Но с чего бы женщинам среди ночи бродить по глухим местам? Тут была какая-то тайна – и, по всей видимости, очень важная.
Лагардер с товарищами заехал в ближайшую рощу, велел всем молчать, а сам стал внимательно наблюдать за загадочными пешеходами. Все они в одном и том же месте сворачивали с дороги на неприметную тропинку.
Мимо Анри и его друзей прошло больше пятидесяти человек, и людской поток все еще не иссяк. Он по-прежнему состоял в основном из женщин, и, однако, следовало соблюдать осторожность. Испанские нравы не похожи на французские: в Испании под яркой шалью нередко прячется ружье, а рука, пе ребирающая четки, умеет молниеносно выхватывать кинжал.
После боя в Панкорбо Лагардер имел все основания остерегаться людей, которые неизвестно зачем бродят в темноте.
Часам к девяти вечера прохожих стало меньше. Самые последние явно торопились, словно куда-то опаздывали, и так старались спрятаться от посторонних взоров, что было совершенно ясно: эти люди собираются вместе с какой-то тайной целью…
Лагардер в изумлении повернулся к баску.
– Ты что-нибудь понимаешь? – спросил он. Но тот был удивлен не меньше Анри:
– Я часто бывал в этих местах, но никогда не сталкивался ни с чем подобным. Пожалуй, нам стоит пойти за ними.
– И мне так кажется, – кивнул шевалье. – Идем.
– Так! – шепнул Кокардас на ухо своему другу. – Амабль, друг мой, полагаю, мы скоро увидим что-то похожее на мой сон.
– А как ты думаешь – будет совсем похоже или не очень? – спросил, облизываясь, Паспуаль.
– Ты имеешь в виду, будут ли там дамочки? Голубь мой! Сам видишь – несколько дюжин!
Крепко привязав коней к деревьям в стороне от дороги, где никто не мог бы их обнаружить, четверо путников отправились вслед за загадочными полуночниками.
Узкая, усеянная валунами тропа петляла среди колючих кустов, почти отвесно спускаясь в глубокое ущелье, окруженное неприступными скалами. У Кокардаса мозг все еще был отуманен винными парами: гасконец то и дело спотыкался, чертыхаясь про себя.
Дорожка становилась все уже, а утесы вокруг – все выше. Наконец тропа превратилась в тесную щель
