Тайна Обители Спасения

Знаешь, а ведь убитый, оказывается, был грабителем, в набалдашнике его трости были спрятаны бриллианты Карлотты Бернетти, про которую ходит столько сплетен.

– Надо же! – удивился полковник. – Нашим газетам будет о чем посудачить... А как вела себя Валентина?

– Она явилась очень поздно, – ответила Фаншетта.

– Во сколько? – допытывался дед.

– В двенадцатом часу, – поспешно ответила графиня.

– Как выглядела? – полковник хотел знать все.

– Как всегда... немножко усталой... Ее стали поздравлять с предстоящим замужеством, и она держалась просто великолепно. Как ни странно, ее манеры куда изысканнее, чем у многих барышень, которым не приходилось зарабатывать себе на хлеб в балагане у мадам Самайу.

– Ты права внучка, – ответил полковник, – можешь идти, мой ангел, меня одолевает сон.

Графиня поцеловала его и, пожелав спокойной ночи, удалилась. Лишь только она вышла, в стену у изголовья кровати тихонько постучали.

– Входи, Приятель, – пригласил полковник. Открылась маленькая замаскированная дверца, и в спальне появился господин Лекок.

– Последние новости! – проговорил он, входя. – Потрясающая сцена в камере следственной тюрьмы, которую разыгрывали три актера, в том числе и наш любимый Реми д'Аркс! А может, вы видели ее и отсюда? Валентина и впрямь особа весьма оригинальная. Сцена была краткой, но, видимо, протекала бурно, ибо, выйдя из камеры, наш следственный судья грохнулся в обморок!

– А дальше? – с любопытством спросил полковник, высунув голову из-под одеяла. – Рассказывай!

– Об этом мы узнаем позже, патрон, я повторяю только то, о чем толкуют в следственной тюрьме. Мадемуазель де Вилланове приказала перенести бесчувственного господина д'Аркса в свою карету, и наш Джован-Баттиста имел честь доставить будущих супругов к дому следственного судьи. В карете молодой человек пришел в сознание. Мадемуазель де Вилланове самолично отвела его в апартаменты, устроила в кресле и не покинула до тех пор, пока не появился врач. Было около одиннадцати, когда она приказала нашему Баттисте галопом мчаться к особняку Орнан.

– А в одиннадцать с половиной, – дополнил полковник, – она явилась в вечернем туалете в гостиную маркизы, чтобы с хладнокровием поистине блистательным принять поздравления с грядущей свадьбой. Если бы в свое время я взял эту девчонку к себе и выдрессировал бы ее хорошенько, из нее получился бы шедевр. Верно, Тулонец?

– Верно. В ней есть изюминка, я согласен. А теперь, патрон, раз мы обо всем переговорили, я ухожу: вы уже спите, мне тоже хотелось бы вздремнуть.

– Ни в коем случае! – запротестовал полковник, приподнявшись на локте, – мы еще не обо всем переговорили, ты забыл о трофее, добытом нами во время вылазки в кабинет следователя.

И он вынул из-под подушки бумажный сверток, который Валентина оставила на столе Реми д'Аркса. Лекок, скорчив гримасу, проворчал:

– Чтение займет много времени, а дело неспешное.

– Дело спешное, а чтение не более получаса, – возразил полковник. – Я полагаю, что три четверти этой исповеди нам известны, зато одна четверть, которая может оказаться самой важной, – нет.

Он вынул из пакета тетрадь и протянул ее Лекоку.

– Я буду слушать сидя, – продолжал полковник, – подними мои подушки и устрой меня поудобнее, как ты делал когда-то, когда читал мне вслух. Озорник! С тех пор ты здорово подрос, мой маленький слуга, и превратился в важную персону. А какое блистательное будущее тебя ожидает. Ведь предназначенный тебе кусок моих сокровищ будет гораздо лакомее, чем то приданое, которое Луи-Филипп дал за своей дочерью.

– Надо думать! – презрительно отозвался Лекок. – Он дал за ней какой-то жалкий миллиончик.

– К тому же, – заметил полковник, – ты будешь моим единственным наследником. Ну вот, я устроился с полным комфортом, приступай, а ненужные куски смело пропускай.

Он потер руки; его морщины, обрамленные старушечьим чепцом, смеялись.

Лекок, усевшись у изголовья кровати, начал перелистывать тетрадь.

– Исповедь получилась объемистая, – заметил он, – мадемуазель начинает издалека. Вот послушайте, может, вас это развлечет:

«Я помню себя совсем ребенком, причем очень несчастным, в какой-то деревне под Римом в труппе бродячих музыкантов. Эти воспоминания вполне отчетливы, но есть и другие, смутные, а значит, более ранние...»

– Ну-ну! – воскликнул полковник.

– Продолжать? – спросил Лекок, позевывая.

– Говорит она про эти смутные воспоминания поподробнее? – интересовался полковник.

– Нет, только повествует о своей бродячей жизни, – проинформировал Лекок.

– Тогда проскочи, – распорядился старик.

Лекок с облегчением пролистал несколько страниц, и снова начал читать.

«...Мой новый хозяин, канатный плясун, разочаровавшись в Италии, где мы едва зарабатывали на кусочек хлеба, решил перебраться во Францию...»

– Путешествие пропусти, – прервал его полковник.