Сабля Пушкина. Свою поездку на Кавказ в 1829 году Пушкин, как известно, описал в «Путешествии в Арзрум». На Кавказе в это время служил брат поэта Лев Сергеевич, а также старый знакомый и друг Пушкина генерал-майор Н. Н. Раевский, лицейский товарищ по «эта, член «Союза спасения» и «Союза благоденствия», привлекавшийся по делу декабристов, полковник В. Д. Вольховский, младший брат одного из самых близких друзей Пушкина, участник восстания декабристов Михаил Иванович Пущин. Под Арзрумом Пушкин принимал участие в операции русских войск под командованием генерала И. Ф. Паскевича против турок. «Я прибыл туда в самый день перехода через Саганлу, — писал Пушкин в официальном письме шефу жандармов А. X. Бенкендорфу, — и, раз я уже был там, мне показалось неудобным уклониться от участия в делах, которые должны были последовать; вот почему я проделал кампанию в качестве не то солдата, не то путешественника».
Друзья восхищались смелостью и бесстрашием Пушкина. Михаил Пущин в своих воспоминаниях об этих событиях описывает несколько примечательных эпизодов: «…мы поскакали его искать и нашли отделившегося от фланкирующих драгунов и скачущего, с саблею наголо, против турок, на него летящих. Приближение наше… заставило турок в этом пункте удалиться, — и Пушкину не удалось попробовать своей сабли над турецкою башкой… Через несколько дней, в ночном своем разъезде, я наткнулся на все войско сераскира, выступившее из Гассан-Кале нам навстречу, — продолжает мемуарист. — По сообщении известия об этом Пушкину в нем разыгралась африканская кровь, и он стал прыгать и бить в ладоши, говоря, что на этот раз он непременно схватится с турком; но схватиться опять ему не удалось, потому что он не мог из вежливости оставить Паскевича, который не хотел его отпускать от себя не только во время сражения, но на привалах, в лагере и вообще всегда…»
«Другая интересная особенность кампании 1829 года, — вспоминал сосланный на Кавказ декабрист Александр Семенович Гангеблов, — это участие в ней поэта Пушкина. Паскевич очень любезно принял Пушкина и предложил ему палатку в своем штабе; но тот предпочел не расставаться со своим старым другом Раевским — с ним и занимал он палатку в лагере его полка, от него не отставал и при битвах с неприятелем. Так было, между прочим, в большом Саганлугском деле… Паскевич наблюдал за ходом сражения. Когда главная масса турок была опрокинута и Раевский с кавалерией стал их преследовать, мы завидели скачущего к нам во весь опор всадника: это был Пушкин, в кургузом пиджаке и маленьком цилиндре на голове. Осадив лошадь в двух-трех шагах от Паскевича, он снял свою шляпу, передал ему несколько слов Раевского и, получив ответ, опять понесся к нему же, Раевскому. Во время пребывания в отряде Пушкин держал себя серьезно, избегал новых встреч и сходился только с прежними своими знакомыми, при посторонних же всегда был молчалив и казался задумчивым».
В память об участии Пушкина в Арзрумском походе Паскевич подарил ему стальную саблю турецкого образца, украшенную накладным серебром с чеканкой. На клинке надпись светлой бронзой: «Арзрум. 18 июля 1829». Серебряные, некогда позолоченные, ножны также украшены чеканным узором. В пятой главе «Путешествия в Арзрум» поэт вспоминает об этом событии: «Граф подарил мне на память турецкую саблю. Она хранится у меня памятником моего странствия во след блестящего героя по завоеванным пустыням Армении».
Сабля, подаренная Пушкину Паскевичем, как эмблема храбрости и отваги, хранилась в Михайловском у Григория Александровича в специальном футляре с выгравированной на серебряной пластине надписью. Эскиз пластины Г. А. Пушкин подробно обсуждал с петербургским мастером серебряных и золотых изделий П. А. Овчинниковым. Вначале Григорий Александрович хотел надпись гравировать золотом, но Овчинников посоветовал делать эмалью темно-синего цвета, как более красивым и прочным материалом. В результате Г. А. Пушкин заказал массивную серебряную пластину со следующим текстом: «Турецкая сабля, подаренная на память гр. Паскевичем Александру Сергеевичу Пушкину 19 июля 1829 г. в Арзруме». Сабля была представлена на пушкинской юбилейной выставке 1899 года в конференц-зале Академии наук в Петербурге. После смерти Григория Александровича она находилась у его родственников и в 1920-х годах была передана ими в Пушкинский дом. Сейчас эта сабля украшает одну из стен кабинета Пушкина в его квартире на Мойке, 12.
Младший сын поэта сохранил также еще одну реликвию — занавесь с одного из окон последней квартиры поэта в Петербурге. Всесоюзный музей А. С. Пушкина получил ее в 1968 году в дар от Сергея Лифаря.
Занавесь сшита вручную: красивая розово-алая шелковая ткань с вытканным золотой нитью рисунком на тонкой светлой коленкоровой подкладке. Уже упоминалось о том, что Наталья Николаевна Пушкина в 1841 году привезла с собой в Михайловское мебель и вещи из последней квартиры, переданные ей опекой. В числе этих вещей, по всей вероятности, были и занавеси. Они остались в Михайловском и, когда имение перешло к Г. А. Пушкину, находились у него. Переехав в 1899 году с женой Варварой Алексеевной в Маркутье, Григорий Александрович привез с собой из Михайловского некоторые вещи, в том числе и занавеси.
После смерти Г. А. Пушкина его вдова подружилась с соседкой по имению, сестрой коллекционера В. Сувчинского. Желая оказать ей внимание, она подарила ей занавесь, сказав, что эта реликвия вместе с другими вещами была вывезена в свое время из Михайловского. Унаследовав занавесь после смерти сестры, В. Сувчинский уже за границей передал ее С. Лифарю. Последний в один из своих приездов в нашу страну привез часть занавеси (половину он оставил себе) в Ленинград и подарил музею.
У сестры поэта Ольги Сергеевны Павлищевой и ее потомков хранились прибор рубинового стекла, принадлежавший некогда А. С. Пушкину, его ножницы и серебряные ложки. В семье Льва Сергеевича Пушкина были курительная трубка поэта и старый письменный стол, за которым он работал в дни своих приездов в Болдино.
Прибор рубинового стекла с золочением по граням, состоявший из графина с притертой пробкой, четырех рюмок и подносика с бортиком, был вместе с Пушкиным во время его ссылок на юг и в Михайловское.
История этого прибора изложена в письме племянника Пушкина, Льва Николаевича Павлищева: «Пушкин… купил его вместе с принадлежностями, а именно, четырьмя рюмками (три из них позднее были утрачены. — Лег.) и подносом в Кишиневе, в 1822 году, когда поэт находился на службе при новороссийском генерал-губернаторе Инзове в качестве чиновника Попечительного комитета о колонистах южной России. Из этого графина мой дядя наливал в те же рюмки и себе и посещавшим его знакомым любимое свое вино мадеру и хранил весь прибор, как воспоминание о Кишиневе, у себя, до замужества в 1828 году своей сестры, покойной моей матери; тогда-то он и подарил ей означенный прибор по случаю ее свадьбы, наполнив при этом графин той же любимой поэтом живительной влагой. Затем весь прибор — графин, рюмки и поднос — моя мать, Ольга Сергеевна Павлищева, подарила мне в 1856 году, когда я окончил курс наук в С.-Петербургском университете, ректором которого в то время, — кстати замечу, — был друг поэта — покойный Петр Александрович Плетнев, и я счастлив, что мог преподнести этот графин многоуважаемому Ивану Леонтьевичу — искреннему почитателю угасшего достославной памяти Пушкина… 1902 г. Лев Павлищев».
В 1911 году известный пушкинист Б. Л. Модзалевский, в качестве душеприказчика скончавшегося тогда же в Кисловодске писателя И. Л. Леонтьева (Щеглова), передал Пушкинскому дому «по завещанию покойного» графин и рюмку рубинового стекла, принадлежавшие некогда Пушкину. В том же году К. В. Рышкова и ее отец В. Ф. Рышков передали туда же и поднос. В наше время этот прибор можно увидеть в одной из комнат квартиры А. С. Пушкина на Мойке, 12.
Стальные ножницы с пилочкой были представлены на пушкинской выставке 1880 года в Петербурге. В
