– Погоди. Может, его ограбили?
Но они всё-таки ушли с балкона и продолжали слушать из комнаты. Взвизгнул блок калитки, застонала от стука дверь.
– Где спички? Это к нам, – сказал Пастухов, обшаривая стол.
Они не успели зажечь лампу.
Прижимая руки к сердцу, к ним наверх взбежал их молодой покровитель – директор театра.
– Идёмте вниз! К папаше! Скажу всем сразу!
Он задыхался. На лестнице он не утерпел – новость распирала его и вырвалась одним паническим словом:
– Белые!
Александр Владимирович обжёг пальцы догоревшей спичкой. Остановились в темноте.
– Идёмте, идёмте! – торопил директор.
Внизу он прикрыл щели на окнах шторами, заставил всех сесть. Его мать – медлительная, глуховатая женщина – непонимающе беспокойно ждала, что же должно последовать. Папаша, в жилетке и с засученными манжетами, переплетя пальцы, водрузил руки на толстый том иллюстрированного журнала. Он смотрел картинки и остановился на изображении библиотеки румынской королевы Елизаветы – Кармен Сильвы.
– В Тамбове донцы! Дорога перерезана! – возгласил мрачный вестник, найдя законченными несколько театральные приготовления.
Он рассказал затем, что один актёр удрал из Тамбова на маневровом паровозе, которому удалось, рискуя столкновением, проскочить по левой колее, когда в городе уже хозяйничали кавалеристы корпуса Мамонтова. Перерезанный участок дороги беглец объехал на крестьянском возу, а потом сел на товарный поезд. Казаки с хода в карьер принялись за погромы. Большевиков ловят и вешают на телефонных столбах. По деревням крестьян истязают, как во времена Салтычихи. Всюду пожары, и мамонтовцы не дают тушить.
– Да они кто? – спросила мамаша.
– Белые.
– Да им словно бы и неоткуда взяться.
– Генерал привёл. Белогвардейский генерал!
– Ах, генерал! – сказала мамаша и перекрестилась (Пастухов не понял – от испуга или с благодарностью). – И чего народ мечется, как флаг на бане? – посмотрела она на мужа.
– Наше дело тихое. Мы в стороне, – сказал папаша, не поднимая глаз.
– Они могут очутиться у нас завтра. Конница, – сказал сын.
– Очень вероятно, что – конец? – несмело выговорила разрумянившаяся Анастасия Германовна.
– Чему конец?.. Все через учёных! Вон сколько книг-то, – сказал папаша, мотнув головой на библиотеку Кармен Сильвы.
Пастухов косвенно мог отнести этот жест на свой счёт. Осаниваясь и тоже опуская глаза, он ответил:
– Не книги повинны в варварстве. Не учёные порют мужиков. Разум не отвечает за бессмыслие. Но вы правы в том отношении, что мы в стороне. Нам остаётся спокойно ждать событий.
Он поднялся. Больше обычного проступившая в нём статность была даже величественной. Афоризмы понравились ему самому.
– Если можно ждать спокойно, – дополнила их Ася и поднялась вслед за мужем.
– Что ж не посидите? Я подогрею самоварчик, – сказала мамаша, утирая пальцами губы и медленно поворачиваясь на стуле (глухота облегчала ей вопросы жизни уже тем, что уменьшала их число).
Но Пастуховы пошли к себе. До зари они не ложились в постель, рассуждая о предстоящем, поочерёдно успокаивая и волнуя друг друга. Только один раз Ася пошутила, выглянув на балкон, когда рассветало:
– Запах, который ты принял за пионы, сложнее, чем тебе казалось, Саша. В нем есть что-то от пороха.
– Ну, насчёт лошадей-то я, во всяком случае, прав: пахло казаками.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Если вглядеться, каким представлялся набег Мамонтова рядовому Козловскому обитателю, который сначала по слухам узнал о внезапном захвате Тамбова белыми, а потом воочию увидел захватчиков у себя на улицах, то раскроется необычная картина.
Эти города с момента установления советского строя не знали никакой иной власти. Юг, изобиловавший сменами всевозможных мимолётных правителей, был отсюда далеко, фронт, казалось, обеспечивал прочность зачинавшейся новой жизни. Губерния коренная русская, притом не окраинная, а примыкающая к центральным, она – естественно – и в глазах своего населения составляла часть самой основы государства, его национально спаянного ядра, то есть именно России, установившей Советы и за них боровшейся.
Весть о падении Тамбова свалилась как снег на голову. Первый момент в Козлове вообще никто ничего не понимал – ни гражданские власти, ни рабочий люд, ни обыватели. Как мог вдруг очутиться целый корпус белых за двести пятьдесят вёрст от фронта, отрезав одним махом дороги на Саратов и на Балашов? Был ли дан бой, и где, и когда, и почему он проигран?
День спустя из Тамбова прорвался поток известий, но поток мутный: страшные новости по-прежнему
