– Кабы мне сказали, что вы – комиссар… А то я спросил, а мне говорят – он на счетах считает. Все равно, как в детском доме… булгалтер.
– Булгалтер! Эх, грамотей!.. А разве бухгалтер – это плохо? Я тебе покажу одного бухгалтера – Арсения Романыча. Посмотри, как его ребята уважают.
– Как бы не так – булгалтер! Я знаю, кто он.
– А кто же он?
– Он как художник.
– Вон куда ты! – улыбнулся Рагозин. – Пожалуй, верно – как художник… Ну вот, я тебя отдам учиться, будешь художником.
Ваня замолчал. Рагозин с нетерпением ждал ответа.
– Не умеешь – так учись не учись! – сказал Ваня убеждённо.
– Уменье придёт с наукой.
– Видел я таких! Учатся, учатся! А я подошёл – раз! И сделал.
– Ишь… – только и сказал Рагозин, удивлённо рассматривая маленького гордеца.
Уже тогда он предугадывал, что судьба этих едва возникавших отношений будет зависеть от желания сына учиться, и в новую встречу опять заговорил с ним о том же. Ему казалось – то, что он считал главным и необходимым в жизни, составляет главное и необходимое также в жизни мальчика. И он терялся, сталкиваясь с совершенно непохожими воззрениями Вани.
– Выучишься как следует работать, будешь приносить пользу, – сказал Пётр Петрович внушительно.
– Откуда приносить? – наверно, не понял Ваня.
– Ну, как тебе объяснить… Был когда в музее?
– Был.
– Понравились тебе картины?
– Ага.
– Значит, художники принесли тебе своим трудом пользу. Картинами своими, понимаешь?
Ваня мечтательно смотрел в отворённое окошко каюты. Там мчалась Волга – слышно было бурленье воды под колёсами огромного парохода, виднелись клином отбегавшие назад зеленые валы, и песчаная отмель окатывалась ими, белея на окоемке от разбитых в пену гребней.
– Это – не польза, – ответил Ваня, и так загадочно сделалось его серьёзное лицо, словно только он один знал – что же такое польза.
– Как не польза? А что же?
– Это… когда завидно, что не ты нарисовал. Что у тебя ни за что так не получится.
– Ну вот, вот! – обрадовался Рагозин. – Когда тебе хочется сделать так же хорошо, как другие. Чтобы твоей работой другие тоже любовались, как ты. Это и будет польза для них, а как же?
– Чудно как архиреите, – с насмешкой сказал Ваня.
– Это что ещё за «архиреить»?
– Ну, как духовник.
– Что – духовник? Откуда ты знаешь – как духовник?
– А мы в скиту бегали к архирею за сахаром. Он даст всем по кусочку да начнёт архиреить: играйте, детки, без ссор и без брани, внимайте слову наставников ваших, бог господь с вами.
Ваня ловко передразнил елейную речь.
– Ну, а вы что? – с усмешкой, хотя немного потерянно спросил Рагозин.
– А мы ничего. Съедим сахар, опять прибежим. Он даст ещё, и опять нас архиреить… А вы, чай, комиссар! – вдруг с укором взрослого объявил Ваня.
На следующий раз Рагозин попробовал зайти с другого бока.
– Не будешь ходить учиться – кто тебе даст бумагу, карандаши? Ведь рисовать-то ты не перестанешь?
– А когда мне было надо чего, я тырил, – не раздумывая, ответил Ваня.
– Ну, милок…
– Жди, когда тебе дадут! Разве дождёшься? Стырю где придётся – и рисую.
– Это, братец, воровством называется. Вот какая вещь, видишь ли!
– Карандаши-то?! – вытаращил глаза Ваня.
– Карандаши и все такое. Ты эти приютские замашки брось. Я буду давать всё, что потребуется.
Ваня пригорюнился, потом сказал упавшим голосом:
– Если товара много – лафа, конечно.
Но тут же и утешил отца, настолько позабывшись, что впервые обратился к нему по-приятельски:
