артель, или тому, с каким нетерпеньем ждет она ребенка? А что, если, правда, можно и с колхозом поладить, и кузницу оставить за собой? Родится сынок — одной ботвой с огорода его не поднимешь. С кузней двоих вон каких молодцов вырастил. И третий подойдет за ними. Глядишь, Николай не скоро сбежит в город, поработает до призыва на службу, а там и Матвей вернется, станет опять у горна. Славно все может обойтись с легкой руки Мавры Ивановны, право. Нет, давненько не говаривалось Илье Антонычу с женой так душевно, как в ту тихую, темную ночь. И как ведь хорошо она под конец спросила: «Полегчало тебе от чайку-то?» А он и забыл, что попил чайку! Той ночью боли будто смилостивились над ним, отстранились, и он заснул.
Спустя недолго председатель явился к Веригиным самолично — забежал на минутку, по привычке постоянно спешить. Нехитро было Илье смекнуть, что его прихода Мавра поджидала: все у ней оказалось под рукой, хоть она и причитала что-то о госте нежданном, засуетилась, заахала, приглашая его садиться на кут. Рудня прошел в красный угол, пошутил:
— Не опоганю тебе святых-то?
— Святым-то что! Тебе б от них чего не попритчилось, — в лад ему смеялась Мавра.
Она встряхнула чистой скатеркой, покрыла стол, но Рудня — сказал:
— Ты не хлопочи. Мне некогда. Да и праздновать рано. Ударим по рукам с Ильей Антонычем насчет артели, общее собрание тебя примет, тогда отпразднуем.
— Ты что, вроде разводить меня с женой собрался? — угрюмо спросил Илья.
— С женой кто тебя разведет? А самая бы пора тебе с кузней, Илья Антоныч, тоже в артель податься.
— Отходную, стало быть, читать пришел, — сказал Илья и, спустив с кровати ноги, тяжело поднялся. — Собирай, Мавра, собирай на стол. Кутью по рабу божию ставить рано, не одубел еще, ну, а кузнецов Веригиных помянем, чем богаты.
— Бог с тобой, — испуганно втянула в себя шепотом Мавра, опускаясь на лавку. — Беду на беду накликаешь!
Илья тоже сел прямо против гостя.
— Полно, Илья Антоныч, плести вздор, — негромким голосом, но жестко сказал Рудня. — Послушай, что хочу тебе предложить. А там ругай иль жалуй.
То, о чем он сначала заговорил, было Илье не внове. Приближалась весна. Собранный по раскулаченным хозяйствам инвентарь ждал починки. Колхозу нужна бы заправская ремонтная мастерская, но, пока она будет, придется обойтись тем, что есть.
Веригинская кузница слабосильна, но сельсовет обещает помочь инструментом, людьми. Не одна пара рук понадобится. Нужны и мастера и подручные. Коня в стан завести подковать — тоже надо суметь. Николай, конечно, как работал, так останется. Парень толковый. Был бы Илья Антоныч в полном здравии — чего лучше? «Ага, — навострился Илья, — ну-ка, ну, чем теперь подаришь, говорун?»
— Рука в своем деле у тебя набитая, — не останавливаясь, продолжал Рудня. — Поправишься — не откажешь, чай, когда советом удружить, показать, что как надо. Народ тебя уважает, завсегда послушает. Мужик работящий, не чета кромешникам.
— Ладно петь. О себе я сам знаю, — прервал Илья. — Ковать кулакам деньги я чертей в кузню не зазывал.
— В карман себе, видать, тоже много не наковал, — усмехнулся Рудня, — а хворобу нажил. По твоему здоровью кузнечное дело, пожалуй, уж непосильно. Попробуешь опять взяться — хуже не стало бы. Прикинь теперь: ты лежишь хворый, а налог на кузню набегает, платить надо.
Илья слегка приподнятой рукой остановил Рудню, спросил без вызова, незлобно:
— Отбирать решил кузницу, а?
Он грустно поглядел на Мавру и отвел глаза. Она молчала ни жива ни мертва.
— Решать будет правление, — ответил Рудня.
— Знамо, правление. Ну, а власть его полная?
— Это как?
— А так, что его власть отобрать. А чья, чтоб за кузнецом Веригиным кузню оставить? Чтоб ковать ему на общество, как прежде отец Веригина и дед ковали и он с сынами.
— Такого ты, Илья Антоныч, от колхоза не дожидай.
— Я к тому, что ежели над своим двором моя власть, то хочу так решаю о нем, хочу — этак. К примеру, хочу схороню двор-то, хочу спалю.
Мавра ахнула, зажала лицо ладонями. Рудня пристукнул по столу кулаком, отчеканил негромко на низкой нотке:
— С примерами своими ты полегче. Другому кому сболтнешь — наплачешься. Скажут — грозишься петуха пустить по деревне.
Он подождал, испытывая суровым взглядом печальное лицо Веригина.
— Худа тебе в правлении никто не хочет.
— Худа не хотят. А на свалку стащат.
— Опять свое! — с досадой сказал Рудня. — Ты не противничай. Другую работу делать надо, вот что! Должность предлагается тебе, Илья Антоныч. На ставку. Понимающий в железном товаре человек требуется.
— Это где ж потребовалось?
— В сельпо. Наладить надо с мелочью скобяной. Мы на твой счет мыслишками намедни перекинулись.
— В торговца, значит, хочешь меня произвести?
— Торговцев мы скоро вовсе не оставим. Что в городе, что в деревне. Торговали — веселились, — сам повеселев, начал выбираться из-за стола Рудня.
Он охватил бока ладонями, подтянул пояс. Мягко привскакивая на носках валенок — с нередкой у низкорослых, плотных людей живостью, — юркнул в свой овчинный тулупчик, схватил с лавки шапку- ушанку, не прекращая говорить.
— Посчитай, что выходит. Твоя ставка, прибавь Николай сколько выработает, да скинь налог, да Мавре Ивановне своя пойдет плата… Решай. Время не терпит. С меня тоже спрашивают. Забегу днями за ответом.
Он взмахнул шапкой, потряс ее сердито, держа за одно ухо.
— Смотри, кончать надо с хворобой-то!.. Не провожай, не провожай, — еще сердитее тряхнул он шапкой на поднявшуюся Мавру и уже за дверью, из сеней, покричал — Прощевайте! До скорого!..
Было долго тихо в избе после его ухода. Мавра, стараясь не всхлипывать, укромно вытирала щеки. На мужа страшно было взглянуть: знала, покамест сам не заговорит, мешать ему нельзя.
Он смотрел в обледенелое стекло. Уже сумеречнело. За окном февраль, подметая дорогу, натягивал поземкой снежок к веритинским воротам. Чего Илья ждал, все сбылось. Но почему же теперь нужно убеждать себя, что он вправду этого сбывшегося ждал? Почему чудится оно негаданным, нежданным? Февраль — кривые дороги. Скривилась дорога Ильи Антоныча. Метет поземка. Завалит снегом ворота — не отворишь. Не конец ли наступил веригинскому двору? Доконала бы уж скорее немочь, чтоб не видать Илье разорища своими глазами.
Вдруг Мавра осмелилась тихонько подать голос:
— Принесть пойтить капустки, а? Может, поешь? И так же вдруг Илья ответил ей спокойно:
— Вина стакан налей.
— Ой! — вскрикнула она.
— Чего забоялась? Припасла, чай, зелья председателю?
— Кабы ты не повредил себе пуще!
— Клин клином… Да взгляни, может, Николай где за воротами.
— Сейчас покличу, — кинулась Мавра к сеням, на ходу сдергивая с колка платок и повязывая голову.
Так кончился этот день у Веригиных — втроем, всей наличной семьей, выпили они без долгих здравниц и поужинали. Кончился день, и каждый думал свое, но своим-то было у всех одно — за что поднят стакан лютой сивухи? Что увиделось на его мутном донышке — кручина или упованье? Оплакивать ли
