– Вы что же, никого не нашли? – с удивлением спросил он.
– Нашла и потеряла, – грустно улыбнувшись, ответила она. – Давайте-ка, миленький мой, лучше поскорее поедем.
– Да нет, окромя шуток, – снова заговорил Володя. – Я видел Яна Альфредовича на той стороне затона, в лодке сидит. Можно покричать.
– Не нужно кричать и мешать не надо…
– Молодежь-то, конечно, не любит, когда им мешают, особенно об эту самую пору, – согласился Володя.
– В какую пору? – спросила она.
– Когда все растет и цветет. У нас этот праздник троицей называется, а у вас как?
– И у нас так же, – подтвердила Зинаида Павловна. – Едем?
– Едем так едем.
Володя залез в кабинку и резко захлопнул дверцу, словно навечно изолируя свою странную попутчицу от этого летнего цветения. Включилось зажигание, мотор вздрогнул и ритмично забился.
Услышав снова знакомые звуки, Агафон поднял голову и прислушался. Звуки отдалялись, становились все тише и тише, а вскоре совсем смолкли.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
– Кто бы это мог быть? – спросил он.
– Тоже, наверное, рыбаки, или приезжали за крушиной, – ответила Ульяна.
– Возможно, – согласился он.
– Ты далеко заплывал? – поджимая к плечу и почесывая розовую от солнца и комариных укусов щеку, спросила Ульяна.
– Нет. Место малознакомое. Боялся коряг, – рассеянно ответил он, мучительно размышляя над тем: показать Ульяне фотографию и письмо братишки или не показывать?
– А я уж все здесь знаю и всякий раз купаюсь около этого песочка. Тут даже красивее, чем там, на Волге. Ты скучаешь по Волге? – неожиданно спросила она.
– Понятное дело, вспоминаю… – Агафон оперся на руку, отвернулся и сорвал травинку.
– А тебе не хочется там побывать? – Ульяна осторожно взяла из его руки зеленый стебелек пырея, поднесла к губам и перекусила пополам.
Агафон признался, что скучает и по родным местам, и по отцу с матерью, и по братишке Мите, и как только выберет свободное время, непременно поедет к ним.
– Ты, наверное, там и останешься… – Подавив глубокий вздох, Ульяна трижды переплела травинку, сделала из сочного неломкого стебелька колечко и надела Агафону на палец. – Вообрази себе, – продолжала она, – вообрази, что это обручальное. Мой подарок…
– Женщины не дарят мужчинам колечки, – сдержанно улыбнувшись, сказал Агафон.
– Во-первых, я не женщина, и ты не думай, что я за тебя собираюсь замуж. Можешь не воображать… А потом, я просто люблю делать исключения из правил и могу даже настоящее колечко подарить, – заключила она и вытянула на траве свои босые ноги.
– Я и не воображаю, – тихо ответил он.
– И не смей. Я мотылек, я порхать люблю! – насмешливо проговорила она. Пошевеливая розовыми пальцами ног, с присущей ей полудетской привычкой задавать самые неожиданные вопросы, спросила: – Ты собираешься жениться?
От неожиданности Агафон свистнул и ничего не ответил.
– Ты задумывался над этим или нет? – выжидающе посматривая на него, спросила она сурово.
– Ты знаешь… – Агафон, опустив голову, рвал травку. – Ты понимаешь… Не мог я думать…
– Ты обязан думать, – настойчиво повторила она. – Ты должен на ней жениться.
– На ком?
– О-о! Он еще будет морочить мне голову… Как будто не знает, забыл, что у него растет маленькая. Даже слышать такое противно! – Ульяна засыпала растерявшегося Гошку целым залпом упреков, расхваливая Зинаиду Павловну на все лады, до слез убеждала его, что она самый прекрасный человек на всем земном шаре, а он, Гошка, не стоит одного ее мизинчика…
– Знаешь что, мотылек, – после долгого раздумья проговорил Агафон, – этого не будет никогда.
– Ты что – не любишь ее?
– Нет.
– А раньше, там, на Волге, ты ведь ее любил…
– Не знаю…
– Не знаешь! – передразнила она его и отвернулась.
– Уж если я задумаю жениться… – Гошка зашуршал травой и умолк.
– То что? – спросила она и быстро, катышком, повернулась к нему и прилегла на бочок.
