было много времени, чтобы заметить, что самой главной и наиболее секретной детали, а именно ползуна, на устройстве которого основана автоматика системы, здесь не было.
— А где же ползун? — спросил я офицеров.
— Больше никаких частей у нас нет. Вероятно, германский летчик выбросил его в момент катастрофы.
«Что за проклятье! — думал я. — Ползун будто заколдован. Никак он не дается мне в руки».
Еще накануне войны, во время одной из командировок в Германию, я пытался достать эту важнейшую часть автоматической винтовки Маузера. Однако это не удалось — немцы хранили устройство ползуна в строжайшем секрете.
Правда, в свое время сам Маузер брал во всех странах, в том числе и в России, привилегии на свои изобретения. Не брать их и держать свою систему в секрете для частного изобретателя было невыгодно. Ведь всякое открытие или изобретение обычно бывает уже подготовлено целым рядом предшествующих работ и исследований, проводимых во многих странах. И здесь важно сказать последнее, решающее слово, чтобы завершить все творческие поиски и увенчать их какой-то новой системой оружия. Каждый конструктор, сказавший это слово, спешил немедленно закрепить изобретение за собой, опасаясь, что им кто-либо воспользуется. Эти-то привилегии очень часто и помогали нам выяснять некоторые важные подробности новейших конструкций. Свод привилегий, взятых Маузером, был издан в виде объемистого тома. Его имела библиотека Артиллерийского комитета. По возвращении из заграничной командировки я засел за внимательное изучение этого тома. Сопоставляя различные конструкторские приемы Маузера с известными данными его оружия, мне удалось представить себе устройство ползуна и определить, какая система признана в Германии наилучшей…
Понятно, как велико было мое желание увидеть этот ползун воочию и проверить правильность моих предположений и расчетов. Рассматривая отдельные детали, разложенные на столе в комнате французского военного министерства, я заметил выбитый на них порядковый номер — 244. Это показывало, что захваченная винтовка принадлежала к первой партии тех пятисот экземпляров, о заказе которых мне было известно еще накануне войны.
Я тут же стал объяснять французским офицерам принцип устройства ползуна.
Автоматическое открывание затвора в винтовке Маузера было основано на перемещении, или, как мы говорили, на «дрыганье», при выстреле особой части, обычно называемой ползуном. Он расположен сверху затвора. Сущность автоматического действия, основанного на этом принципе, заключалась в следующем. При выстреле вся винтовка получает в результате отдачи некоторое движение назад, и стрелок ощущает толчок в плечо. Свободный ползун, лежащий над затвором, благодаря своей инерции стремится остаться на месте. Иными словами, он получает некоторое движение вперед по отношению к винтовке, как бы сохраняющей свое положение. Такое движение ползуна разводит в стороны симметрично расположенные опорные планки, подпирающие затвор сзади. Затвор освобождается и под действием пороховых газов, надавливающих на его передний срез, отбрасывается назад. Одновременно из патронника извлекается выбрасывателем стреляная гильза и сжимается находящаяся позади затвора спиральная пружина, возвращающая затем затвор в первоначальное положение. А ползун имеет свою собственную особую пружинку, которая и ставит его на место. При этом он, в свою очередь, действует на опорные планки, сцепляющие затвор со ствольной коробкой.
По сравнению с автоматическими системами, имеющими подвижной ствол, подобная конструкция подкупает простотой устройства и меньшим весом: здесь нет необходимости иметь внешнюю коробку, в которую заключены обычно все подвижные части. С принципом «дрыганья» ползуна мы впервые познакомились при изучении шведской системы Шегреня, испытанной в России в 1911 году. Система эта была настолько оригинальна, что на этом же принципе стали разрабатывать свои автоматические винтовки сразу два русских изобретателя начальник Сестрорецкого оружейного завода Дмитриев-Байцуров и табельщик того же завода Стаганович. На эти работы были ассигнованы особые средства, однако к началу войны их не смогли закончить.
Вообще на Сестрорецком заводе было сосредоточено изготовление всех опытных русских образцов автоматического оружия. Завод имел хорошее оборудование и находился всего в часе езды от Петрограда. Конструкторы быстро могли решать здесь все возникавшие вопросы. Сестрорецкий завод стал крупнейшей кузницей кадров русских оружейников-изобретателей. Здесь работали В. Дегтярев, Ф. Токарев, талантливый мастер Рощепей. Здесь сложился дружный и спаянный коллектив изобретателей, инженеров, мастеров, рабочих. Их объединяла любовь к своему делу.
Снова в Париже
Перед отъездом я решил хотя бы бегло осмотреть столицу Франции. Судьба в этом отношении словно смеялась надо мной. Первый раз я был в Париже в 1913 году всего два дня после длительного пребывания в Германии и Швейцарии. Мы с товарищем, офицером генерального штаба, должны были внезапно вернуться из Женевы в Петербург…
Я попал тогда в Париж во время рождественских праздников. Все музеи, выставки, достопримечательные места были закрыты для посетителей. Мне оставались лишь одни улицы. Они были переполнены празднично одетыми людьми. В эти дни разрешалась свободная торговля с лотков, а также различные уличные представления клоунов, скоморохов, фокусников. Все это еще более оживляло шумливый Париж. У меня осталось тогда только это единственное впечатление: говорливая, жадная до зрелищ и наслаждений толпа парижан…
Теперь Париж выглядел иначе. Война наложила на него свой отпечаток: на улицах встречалось значительно меньше народу. Здесь наблюдалось противоположное по сравнению с Лондоном явление: в столице Англии нашло себе прибежище население бельгийских городов, и лондонские улицы были полны народу. В Париже мне в тот раз не довелось увидеть основную «достопримечательность» этого города — парижскую толпу. Поэтому больше внимания пришлось уделить неодушевленным предметам — домам, архитектуре, памятникам.
Я уже упоминал, что жил в гостинице «Грильон», которая находилась на площади Согласия. Это была в то время самая большая в Париже площадь, однако она не производила особого впечатления. Ее не обрамляли красивые здания. Исключением был лишь отель. Справа и слева площадь переходила в обширные зеленые массивы парков Елисейских полей и садов Тюильри. Невдалеке виднелся мост через Сену.
В прежние времена площадь Согласия была традиционным местом казней. Несколько тысяч человек сложили здесь свои головы. Странное название, думалось мне, выбрано для этого места!
Посредине площади возвышался привезенный из Луксора египетский обелиск розового мрамора с красивыми фонтанами. Статуи по краям аллегорически изображали французские провинции и города. Выделялась статуя Страсбурга главного города провинции Эльзас-Лотарингии. После потери этой провинции в результате франко-прусской войны 1870–1871 гг. подножие памятника покрыли крепом, и парижане ежедневно возлагали к нему цветы. В этом сказывалась извечная ненависть французского народа к тевтонским завоевателям.
Недалеко от площади Согласия, по другую сторону Сены, располагались кварталы, в которых были сосредоточены учреждения и военные управления государства. Здесь же здания военного министерства, знаменитый Дом инвалидов с интернатом для ветеранов французской армии, военная школа, артиллерийский музей.
Все в этих кварталах дышало духом былого величия Франции. Даже названия улиц и площадей говорили об этом. Одна площадь названа в честь известного французского инженера, строителя первоклассных крепостей площадью Вобана. Другая — по аналогии с термином, означающим пустое, незастроенное место между крепостью и городом, — носит наименование Эспланада. Затем тянется известный бульвар Инвалидов и, наконец, знаменитое Марсово поле, на котором происходили учения французских войск. По твердому грунту этой огромной площади-поля шагали некогда победоносные батальоны французской гвардии и революционной армии. Каждый француз с гордостью носил тогда флаг
