Муза не стала мучить женщину резкими ударами нашатыря, а методично и энергично растерла, помяла с усилием кончики пальцев рук, там где таятся активные сердечные точки 'Ши-сюань'. Затем достала из сумочки акупунктурные серебряные иглы и, когда Сабрина открыла глаза, ввела несколько маленьких игл в правую и левую ушные раковины.
– Полежи, деточка, отдохни, еще начитаешься (будет это миллион раз – по себе знаю!). Все эти послания любимых мужиков почему-то выглядят так, словно они даже после смерти задаются целью нас посильнее огорошить. Поверь мне, старухе, испытавшей многое на свете, последнее письмо к любимой женщине должно быть все же более деликатным!
Отойдя немного, Сабрина вновь обратилась к письму. Оно было написано на помятом листке. Похоже, что депешу читали разные люди многократно, – то могли быть капитан судна, спасшего Сергеева, различные уровни администрации портов по пути следования, полицейские чины. Длинный путь – непростую эстафету человеческих рук – прошло это письмо. Хорошо еще, что оно не затерялось вовсе! Сабрина уже спокойнее и более осознанно углубилась в текст, стараясь не пропустить ни одного поворота мысли, ни одного слова, – она пыталась расшифровать то, что прячется за символами, что могло быть понятным только им двоим – Сергееву и Сабрине… Теперь уже сознание ее не оставляло, и, вообще, после игл и еще какого-то тайного лечебного колдовства она стала поразительно спокойной, если не сказать – собранной и прагматичной.
Она заметила перекличку последней реплики Сергеева и того стихотворения, которое ночью обнаружила в первой тетради. Из этого следовало, что ребенка, если то будет мальчик, должно назвать Владимиром. Ну, а Сабрину ждут какие-то новые испытания – 'приглашение на казнь'. Она обратила непонимающий взгляд на Музу, – та словно читала ее мысли на расстоянии, но старалась внести в свои ответы максимальный положительный психотерапевтический эффект – воздействие спасительное, щадящее, безусловно полезное. Муза медлила с ответами, добросовестно взвешивая каждое слово, то были непростые слова, а команды, символы волевых установок.
– Ты, милая, должна привыкнуть к способу мышления твоего 'повелителя'. – заявила колдунья. – В его словах всегда прячется вымысел, метафора и реальность. Ищи золотую середину. К тому же к его словам необходимо относиться еще и с юмором. Посмотри, Сабрина, что он тебе нагородил еще в одном коротеньком стишке, Назвал-то его, паршивец, издевательски – 'Юродивым'. Нечего сказать, элегантное посвящение!
– Видишь, куда клонит, упрощает, скорее, – продолжила Муза свою психотерапию 'на понижение'. Она словно задалась теперь целью сбивать с восприятия покойного налет значительности и романтизма. Но Сабрина возразила ей:
– Этот стишок шутейный он написал (я вспомнила!), когда мы с ним только начинали наши отношения. Зашла дискуссия по поводу мотивов контактов мужчины и женщины и далеко идущих планов. Он утверждал, что от нас, собственно, ничего не зависит – вершится 'игра' Божьих установок, а люди – только статисты, заурядные исполнители команд. Тогда в его голове, видимо, в качестве примера, и родились несложные рифмы. Как сейчас помню: он прочел мне их, а я, дура, возмутилась. Муза ты тоже попалась на пустышку – поверила в искренность, – он же только разыгрывает нас.
Муза коварно и многозначительно хмыкнула и продолжала:
– Помнишь, он приводит в одном из стихотворений слова Святого Апостола Павла: 'Говорю вам тайну: не все мы умрем, но все изменимся'! Это он тебя предупреждает. Странное дело, но Сергеев, действительно, словно предчувствовал свое и твое будущее. Ну, а что касается 'приглашения на казнь', то здесь все проще простого: как бы не изменилась твоя судьба, ты будешь казнить себя постоянно. Он, конечно, ранил твое сердце основательно.
– Муза, а скажите откровенно: вы долго мучались после смерти Михаила? – вежливо и осторожно начала расспрос Сабрина. – Вы его оправдываете, – он же все решил за вас и без вас.
Из Музы словно вырвалась заранее приготовленная отповедь:
– Мишке я бы набила морду, всю рожу ему, поганцу, исцарапала.
Она всхлипнула, но быстро взяла себя в руки, помолчала, затем тяжело вздохнула и произнесла задумчиво и более ласково:
– Затем я бы смыла с этого бедолаги всю грязь, завернула бы его в махровую простыню (есть у меня такая, до сих пор берегу – она большая, цветастая, с попугаями) и стала бы кормить его с ложечки, как маленького, собственного ребенка, причем стоя перед ним на коленях, благодаря только за то, что он вернулся с того света ко мне.
– Странные, все же мы существа – женщины, – продолжала Муза, словно откупорив бутылку, из которой вырвался демон тяжелых, но и приятных воспоминаний. – Там, где казалось бы надо мстить и ненавидеть, мы любим и терзаемся, – мазохизм какой-то! Вот и ты, Сабринок, будешь превращать свою жизнь в пытку. Прав Сергеев, все это лишь приглашение на казнь!
– Ты знаешь, Сабрина, я ведь пыталась вытеснить Мишу из памяти, из души: уехала в Израиль, надеясь, что земля предков излечит, придаст силы. Я даже попыталась завести роман со стопроцентным евреем, – Муза засмеялась и продолжила, – ни черта не получилась. Как только дошло дело до койки, (он еще только снял пиджак) – меня моментально стошнило, вырвало. Пришлось выкручиваться, изобретать. Я нашла лихой выход (нельзя же было оскорблять ни в чем неповинного человека): я загнула сказку о том, что недавно приехала из кошмарной России и, видимо, притащила с собой какую-то инфекцию. Видела бы ты, как этот импозантный, сытый и самодовольный еврей рванул от меня, – вот тебе пример 'приглашения на казнь'. Даже изменить памяти нет никакой возможности. Мне все время кажется, что Миша где-то рядом, – он наблюдает за мной и когда посмеивается, а когда и грустит, жалеет меня. Ты, кстати, учти мой опыт и лучше не пытайся 'вышибать клин клином', предупреждаю, ничего не получится. Там, в одном стихе, Сергеев благородно заявляет: 'Я тебя отпускаю: за границы былых ощущений'… Ты не верь, никуда он тебя не отпустит. Я, вообще, уверена, что он вселится в тебя, в твоего малыша и будет пасти тебя до конца вашего века. Сергеев – не тот человек, чтобы раздавать подарки судьбы посторонним. Он тебя очень любил, тебя нельзя не любить. Вот и я тоже с первого взгляда в тебя влюбилась и кажется мне, что мы знакомы с тобой целую вечность.
Муза слушала, продолжая перебирать листочки со стишатами, быстро просматривая их. На одном из них задержалась подольше:
– Вот, обрати внимание, – еще один поэтический перл, в котором проявляется вся суть мальчишеской натуры, хвастуна и верхогляда. Называется 'Боль':
– Опять Библию цитирует, – продолжала Муза. – Подумай сама, кого он причислил к 'нечестивым'? Наверняка, имел ввиду тех, кто ему лично изменяет. Подумал бы лучше о том, а каково нам, оставшимся на земле, без любимых мужиков, отправившихся отдыхать в Раю. Правда, сомневаюсь, что туда их пустят, скорее им уготовано Чистилище… А, скорее всего, указана прямая дорога в Ад!
Муза продолжала наращивать эффект психотерапии аверсивного свойства, используя для этого и свои былые наблюдения за жизнью больницы, в которой работала компания отщепенцев немного лет:
– Сабринок, ты еще плохо знаешь мужчин-мальчишек. Александр, хоть и был доктором наук, а Миша кандидатом, но они порой резвились, как дети. Вдвоем постоянно затевали розыгрыши. Любимой мишенью,
