любовные козни, если, конечно, не ищешь сама веселой и безобидной встречи. Да и прежде, чем решиться рожать ребеночка, тоже не мешает хорошо оценить брачные перспективы. Женский триумвират вынес единое решение: Сергеев был прав, а его стихи имеют правильное воспитательное значение, их необходимо зачитывать в школе старшекласницам.
Гуляли долго, переговорили о многом. Откровений было столько, что, спусти их все в озерцо, и вода моментально вышла бы из берегов.
Пора было возвращаться домой: дети уже покрякивали, требуя сиськи и чистых пеленок. Дамы договорились о встрече на завтра и каждая быстро покатила колясочку по направлению к родному дому.
Как-то так и повелось: встречались сперва у озерца (зимой, весной, летом, осенью), затем навещали друг друга дома. Шли годы и подрастала молодая гвардия мужичков сразу двух поколений. Продолжали тянуть лямку биологических традиций, унаследованных от Сергеева, два его сына (от Сабрины и Татьяны), дочь и внук (эта веточка приняла в себя и хромосомное нутро Ковалевой). Татьянин сын был на год старше сына Сабрины и внука Ковалевой. Последние двое были погодки, родившиеся с интервалом в несколько минут. Самой старшей в той компании была дочь Сергеева Катя – на двадцать с небольшим года. Но только Муза могла добавить к 'святому семейству' еще парочку отпрысков – это дочь Ольгу и сына Егора, рожденных от самого первого брака Сергеева. Но эта тайна пока оставалась тайной для Сабрины, Татьяны, Кати. Но и сабринена дочь от первого брака спокойно проживала в США, не особенно досаждая своей матери.
Но разными были у наследников блудливого Сергеева матери – почти целомудренные женщины. Разными были и школьные наставники, да святые Защитники-покровители, зорко следившие из-за облаков за развитием младых душ, их борьбой с искушениями, большими и малыми бедами. Так дотянули детишки до своего пятнадцати-шестнадцатилетия. А их матери постарели за это время ровно на пятнадцать лет, получили сполна от своей судьбы ударов, назиданий. Но отпускались им в этой жизни иногда и скромные радости. С годами таяло целомудрие, но приходила к женщинам мудрость и понимание: они и их дети лишь 'ведомые' – слабые существа, жизненный путь которых уже давно определен иной волею. Скорее, Всевышние силы руководили поступки, вплетая их в какую-то неведомую землянам общую поведенческую ткань, угодную Богу. Становилось очевидным, что все в этой жизни, впрочем, как и сама жизнь, лишь цепочка событий, раскручивающихся по установленным Богом алгоритмам: все, что происходит с каждым поколением людей – это лишь 'Загадочное Повторение':
Эти стихи писал теперь уже внук Сергеева – тоже Александр. Шустрый мальчишка был, как две капли воды, похож на своего деда – внешне, да и, скорее всего, внутренне они были близки, ибо в их плоти была поселена сила и мудрость жизни, которую называют досужие умы ужасно противным, напыщенным словом генетика. Эта похожесть была странной, поскольку разбавление биологических составляющих во внуке происходит почти четырехкратное. Все доминантные признаки, вроде бы, должны измельчать, рассеяться, в лучшем случае переползти на рецессивный уровень наследования. Но вот, надо же, не состоялась версия яйцеголовых ученых: в отроке отпечаталась иная воля. Поселились не штампы научных представлений, а Глас Божий, который резонирует порой в головах землян только, 'как глас вопиющего в пустыне'!
Владимир ударился в спорт и столь основательно, что под руководством Олега Верещагина освоил технику восточных единоборств и побивал своих противников на татами легко и эффективно. И то сказать, Олег вкладывал в мальчика душу, потому что ощущал в таком общении с наследником своего друга возможность соприкасаться с его отцом. Перед памятью рано и трагически погибших все нормальные люди снимают шапку, как бы отдавая дань должного особой загадке судьбы. Ясно, что там на небесах они выполняют в настоящее время особую миссию. Кто знает, может быть с высоты величия Мирозданья они отслеживают поступки оставшихся жить на земле. От них могут зависеть успехи и проигрыши землян. Они могут отвешивать награды и наказания за убогое 'геройство' или мелкие 'пакости', которые творят людишки, загнанные, как безобидные белки, в крутящееся со страшной скорость колесо жизни.
Еще Владимир увлекался футболом и хоккеем – играл в детской спортивной школе родного 'Зенита'. К пятнадцати годам он вытянулся до ста восьмидесяти сантиметров, но был пропорционально сложен, с хорошей мышечной массой, которая нарастала на его крепком скелете без особых усилий – просто так было необходимо его природе. Высокий, крепкий парень казался старше своих лет. Он не знал усталости в спортивных игрищах, но успевал и основательно развивать науками голову.
Стараниями Сабрины и Музы, Володя освоил несколько иностранных языков, но любимым был испанский, на котором он говорил так же свободно, как на родном русском (заслуга Сабрины). Относительно легко он мог общаться еще и на немецком, английском, кое-что знал из еврейского – все это была заслуга Музы. К великолепному испанскому Сабрине удалось присовокупить сносный французский. Все сходилось к тому, что Владимир превращался в начинающего полиглота, и дальнейший путь его вроде бы определялся – Санкт-Петербургский Университет, факультет иностранных языков.
Бог подарил мальчику еще и замечательный голос, раскинув тем перед ним сети нескольких соблазнов. Надо было выбирать путь, который мог пролегать, видимо, либо среди троп Орфея или широких площадей известного болтуна-философа Цицерона. Путь последнего был предпочтительнее: куда приятнее, словно, для оправдания генезиса своего имени, сыпать без устали словами, как 'горохом'. Все близкие ждали у Владимира окончательной 'ломки' голоса, ибо только после нее можно основательно взвесить вокальный талант не дитя, а мужа. Ему повезло с учителем пения – был то известный баритон Вадим Кочкин – в прошлом ученик не менее известного вокалиста Печковского Николая Константиновича. У Печковского был замечательный голос и великолепные сценические данные, ему покровительствовал Станиславский, а уроки мастерства молодой певец брал у знаменитого Л.Д.Донского. Николай Константинович родился в Москве в 1896 году, там и начал карьеру певца, но расцвет вокального мастерства приходился на период работы в Ленинградском театре оперы и балета (1924 –41 годы). Народным артистом РСФСР он стал в 1939 году. С 1941 года являлся художественным руководителем филиала знаменитого театра, но именно тогда начался трагический поворот в его до толе благополучной судьбе. В Ленинград Печковский смог вернуться только далеко после войны, где с 1958 года оставался всего лишь художественным руководителем оперного коллектива Дома культуры имени Цурюпы. Умер великий певец 24 ноября 1966 года. В этот маленький промежуток возобновления творческой жизни Печковского Вадим Кочкин и успел набраться истинного мастерства от опытного вокалиста. Теперь он передавал традиции талантливому новичку – Владимиру Сергееву.
Дмитрий – первенец в данной мужской компании – тянулся к серьезному чтению, был он отличником в школе, домоседом, красивым, задумчивым парнем, вечно рыщущим в минуты свободного времени по букинистам в поисках какого-то очередного фолианта, дабы потом с головой уйти в его прочтение. Он как- то по особому переваривал литературу – наверное, слишком критически и дотошно ее осмысливая, иногда надолго задерживаясь на 'раскопках' в увлекшей его теме. В нем с малых лет чувствовалась научная хватка, а значит должен быть здесь, где-то глубоко в душе, еще один обязательный спутник научного творчества – ничего и никого не щадящий эгоизм. Видимо, это качество пока еще пряталось под покрывалом ребячьей скромности, стеснительности: однако дитя обязательно переступит в пору юношества, а затем превратится в матерого мужчину, скажем, в профессионального ученого. Вот тогда эгоцентризм и клацнет основательно и грозно своими хищными зубами.
Сабрина превратилась в спокойную, элегантную даму. Наверное, ее несколько портил педантизм исследователя-филолога (она не вынимала носа из архива Сергеева): во всем она старалась создать
