нем.
— Жду, — твердо ответил Михаил.
— Понимаю. Я шел к тебе и на лестнице остановился. Не знал, что делать: вернуться или поговорить обо всем начистоту. Видишь, я пришел, не струсил...
— Вот и хорошо. Так оно и должно быть, — просто сказал Ромашков.
На другой день капитан Ромашков снова побывал у генерала. Спустя три дня он вместе с Пыжиковым уехал на одну из пограничных застав.
Глава четвертая
На пограничную заставу капитан Ромашков и старший лейтенант Пыжиков прибыли на грузовике отрядного киномеханика.
Спрыгнув с кузова, Михаил размял занемевшие ноги, расстегнул офицерский ремень, отряхнул запылившуюся гимнастерку, Снова подпоясался и посмотрел на ручные часы. Стрелки показывали девять часов утра. На заставе это было самое тихое время, когда вернувшиеся с охраны границы солдаты, плотно позавтракав, крепко спали. Отдыхая и капитан Земцов, у которого Ромашкову предстояло принимать заставу.
Предъявив рослому светловолосому сержанту — дежурному по заставе — служебное предписание, Ромашков вернулся к машине и помог Петру снять чемоданы.
— Комнаты вам и старшему лейтенанту приготовлены, — доложил сержант Батурин. — Разрешите показать?
— Спасибо. Успеем, — ответил Ромашков.
— Может, побудить капитана?
— Не нужно, пусть отдыхает.
Пыжиков, попросив у сержанта щетку, с мрачной рассеянностью чистил сапоги. Он все еще злился на Михаила. Минут сорок назад, когда они проезжали мимо рыбозавода, Петр заметил купающуюся возле пирса девушку в голубой шапочке и, не видя ее лица, почему-то решил, что она очень миленькая. В этом захолустье, каким он считал отдаленную заставу, встреча с такой стройной купальщицей была неожиданной и немножко романтичной. Заметил девушку и капитан Ромашков. Оба пристально наблюдали из кузова машины, как она, вскидывая загорелые руки, помахала им ладошкой, заплывая все дальше и дальше. На легкой волне мелькала ее голубая резиновая шапочка, потом слилась с синеватой далью.
— Гляди, какая смелая! — сказал Петр, когда за крутым выступом береговой скалы исчезла бухта.
— Просто глупенькая, — усмехнулся Михаил.
— Почему? — сердито спросил Петр.
— От большого ума на два километра от берега в одиночестве в пограничной зоне не плавают.
— Значит, живет не по инструкции? А я и забыл, что такие люди тебе не по душе, — иронически сказал Петр.
— А вот нам обоим все же придется жить по инструкции. Не хочешь, а придется, — глядя на Пыжикова в упор, проговорил Михаил.
Петр ничего не ответил, чувствуя, что нелегко ему будет ладить с крутоватым характером друга. За эти годы Ромашков изменился до неузнаваемости. Его суждения о людях, как казалось Пыжикову, были слишком резкими и грубовато прямолинейными. Студентке мединститута, ехавшей о ними в одном купе, когда она рассказала, что после пребывания в анатомичке у нее появляется тошнота и кружится голова, он посоветовал бросить институт.
— А что же мне делать? — спросила студентка растерянно.
— Поступайте в маникюрши. Очень занятная профессия, — косясь на ее ярко выкрашенные ноготки, сказал Михаил.
Хорошенькая веселая спутница защелкнула на чемодане застежки и тут же перешла в соседнее купе. А когда уезжали из комендатуры, Михаил наотрез отказался сесть в кабину и забрался в кузов грузовика. Пришлось туда лезть и Петру. Солдат-киномеханик ехал рядом с шофером, на мягком сиденье, а они, офицеры, шестьдесят километров тряслись у бортов машины да еще придерживали киноаппарат.
«К чему все эти выходки?» — с сердцем думал сейчас Петр, до блеска полируя щеткой свои новые сапоги.
А капитан Ромашков в это время со скрытым волнением рассматривал заставу. В углу двора виднелась недостроенная баня, возле которой лежали кучи камня, битый кирпич и торчали выпачканные в известке ручки деревянных тачек. Тут же, неподалеку, солдат в длинной, без ремня, выгоревшей гимнастерке поил из брезентового ведра высокую белоногую лошадь. Чуть подальше плотная женщина в цветном стареньком сарафанчике развешивала на протянутой вдоль забора веревке солдатское белье. Часто поворачивая повязанную синим платком голову, она искоса посматривала на прибывших офицеров и поправляла сползавший с плеча сарафанчик.
— Это кто? — спросил Ромашков у сержанта.
— Наша прачка, товарищ капитан. Тетка Ефимья, — ответил сержант и ухмыльнулся.
— Вот как живете! — заметив его ухмылку, проговорил Ромашков. На Курильских островах, где он был начальником заставы, пограничники находились на полном самообслуживании.
— Живем, товарищ капитан, не плохо, — ответил Батурин.
— Что-то вы, сержант, все время улыбаетесь.
— Просто так... Над теткой Ефимьей.
— Не понимаю.
— У нас тут история случилась...
— Что за история?
— Вы уж лучше младшего сержанта Нестерова спросите, который коня поит. — Батурин не выдержал и рассмеялся. — А тетка Ефимья у нас недавно... второй месяц. Ребята наши прозвали ее вторым старшиной.
— Командовать любит? — спросил Ромашков и тоже улыбнулся.
— Так точно. Подтягивает. А вообще тетка хорошая, добрая. Мы ее уважаем, вот только Нестеров... Короче говоря, сами узнаете.
— Что у вас сегодня по расписанию? — спросил Ромашков.
— В пятнадцать ноль-ноль зачетная стрельба, а потом кинокартина.
— Часто показывают фильмы?
— Летом раз в неделю. Осенью и зимой реже. Хотя зимы тут почти не бывает, просто длинная осень с дождями. Через перевал к нам добираться трудно: машины юзом ползут.
— По всему видно, что дыра здесь порядочная, — сказал Пыжиков, слышавший последние слова сержанта. Взглянув на помрачневшего Ромашкова, он внутренне приготовился к отпору, но Михаил промолчал и, повернувшись, направился к солдату, поившему лошадь. Петр пошел было за ним вслед, однако оглянувшись на чемоданы, крикнул:
— Погоди! Надо же вещи отнести и жилье посмотреть!
— А зачем? — Михаил остановился. — А может быть, назад вернемся?
— Ну хватит чудить-то, — пробормотал Петр.
— Здесь же дыра, — не унимался Ромашков. — Будем ездить до тех пор, пока не выберем место покурортней.
— Ну до чего же ты злой! — сказал Петр в раздумье.
Постояв несколько секунд, он вернулся к чемоданам и нехотя взялся за ручки.
— Разрешите помочь, товарищ старший лейтенант? — спросил Батурин.
— Позови солдата. Пусть он отнесет их в комнату, — приказал Пыжиков и нехотя зашагал к Ромашкову.
Михаил уже был у колодца и разговаривал с поившим лошадь пограничником.
