год», и фантастическая повесть учёного-романтика Константина Эдуардовича Циолковского, и «Путешествие к южному полюсу и вокруг света» знаменитого мореплавателя Джеймса Кука, и записки легендарного полярника Фритьофа Нансена… Книги были тяжёлые, в толстых, твёрдых переплётах. Многие из них были изданы до войны, а некоторые даже до революции. Бегло шуршали страницы, Павел Андреевич быстро говорил, а в комнате стоял неповторимый пыльный запах старых книг.
— И вы хотите взять и отдать такое богатство! — невольно вырвалось у Коли.
— Видишь ли, дружок, — отвечал старик. — Они ведь мне уже не нужны. Я в последние годы вообще мало читаю беллетристики. Едва ли наберётся три десятка книг, с которыми я бы хотел умереть. Теперь я всё больше мемуары читаю, воспоминания. Ну, это стариковское. Вот ещё к древним грекам пристрастился. Знаете, что меня в них поражает и одновременно восхищает? Сочетание глубокой мудрости с какой-то совершенно детской наивностью. Вот хотя бы древний философ Платон. Уж такая умница, такая светлая голова! И вдруг совершенно серьёзно говорит, что грецкие орехи — это живые, разумные существа. И что они прыгают с ветки на ветку, прячась от сборщика!
Потом Павел Андреевич показывал ребятам другие книги, говорил о том, как ему приходилось ездить по стране и как из каждой командировки он привозил хотя бы одну книгу.
— А вот этот томик Сумарокова я, представьте, выменял на галоши.
— На галоши?! — в один голос переспросили ребята.
— Да, да, не удивляйтесь. В сорок седьмом году я несколько месяцев жил в Клайпеде. Там на базаре я эту книгу и выменял у старухи латышки. Сначала она просила петуха. Но петуха у меня не было, и мы сошлись на галошах. У меня, знаете ли, отличные трофейные галоши были. Вишнёвого цвета. Так я их прямо с валенок снял и отдал. Потом месяц с мокрыми ногами ходил.
В прихожей послышался длинный, нетерпеливый звонок.
— Это, наверное, дочь, — сказал Павел Андреевич и как-то сразу помрачнел.
— Ну, тогда мы пойдём, — сказал Саша.
— Нет, не уходите, — проговорил Павел Андреевич, идя отпирать. — Только не говорите ей о наших с вами делах.
В квартиру стремительно влетела красивая, молодая женщина в широком серебристом плаще, напоминавшем по цвету всепогодный истребитель-перехватчик. Из комнаты сразу исчез запах старых книг, уступив место утончённому аромату дорогих духов.
— Папа, я буквально на минуту, — проговорила женщина. — Я даже ключи в машине оставила. Что это за мальчики?
— Мои гости, — насупившись, ответил старик.
— Пионеры? Следопыты? Прекрасно. Расскажи им про взятие Кёнигсберга, у тебя хорошо получается.
— Нина, я прошу тебя не иронизировать на этот счёт.
— С чего ты взял? Я вовсе не иронизирую. У тебя действительно хорошо получается. Я помню с детства. Впрочем, ладно. Вот. Я принесла продукты.
— Но я же просил тебя ничего мне не носить! Деньги у меня есть, ноги пока тоже, слава богу, ходят. Я могу всё купить сам.
— Опять капризы. Ну что ты там можешь купить! И слушать ничего не хочу! Всё. Я побежала. Ещё не знаю, заведётся ли машина. На этих «Жигулях» невозможно ездить больше трёх лет. Говорят, с «Волгами» в тысячу раз меньше хлопот. Слушай, папуля, тебе, как ветерану, не могут продать «Волгу»?
— Не могут, — сухо сказал старик.
— Жаль. А вот инвалидам войны, я слышала, продают.
— Да, действительно, жаль, что я всего лишь ветеран и что на войне мне не оторвало ногу.
— Папа! — всплеснула руками женщина. — Как тебе не стыдно? Я ведь сказала это без всякой задней мысли. Просто для информации. Нет, я вижу, ты опять захандрил. Надо будет достать тебе хорошую путёвочку в дом отдыха.
Она чмокнула старика в щёку и исчезла.
В продолжение этой сцены друзья сидели на краю дивана, испытывая при этом неловкость и даже почему-то стыд.
Павел Андреевич посмотрел на своих гостей, вздохнул и виновато улыбнулся.
— Не знаю, — растерянно сказал он. — Мне, наверное, действительно пора под траву. Я стал плохо понимать жизнь. Я даже не всегда могу разобрать, что хорошо, а что дурно. Что честно, а что нет. Раньше мне казалось, что между этими понятиями нет середины.
Когда друзья возвращались домой, каждый из них держал в руках по книге. Павел Андреевич предложил им взять что-нибудь на выбор. Потом, прочитав, они зайдут к нему и возьмут взамен что-то другое.
— Гляди, какой человек-то хороший оказался, — сказал Саша. — Добрый. Ну, теперь…
— Теперь, Ляпа, — перебил друга Коля, — мы в лепёшку разобьёмся, но портфель Павла Андреевича с книгой найдём. Ты со мной согласен?
— Ну! А я-то про что тебе толкую?! Сказано — сделано!
Глава 7. Копите денежки, джентльмены
В школе во время большой перемены Коля сказал:
— Кирилл, нужен граммофон.
— Знаешь, патефон такой старинный с трубой, — добавил на всякий случай Саша.
Кирилл выдул большой розовый пузырь и, снова втянув жвачку в рот, небрежно спросил:
— Кому нужен? Вам?
— Нам.
— Ну, вот вы и ищите. Я-то тут при чём?
Кирилл хитрил. Он набивал себе цену. Ему льстило, что эта вечно подтрунивающая над ним пара обращается к нему за помощью. Граммофон — это не какая-нибудь переводная картинка и не пластик жевательной резинки. Причём он хорошо знал, что за старым барахлом идёт настоящая охота.
— Слушай, Кирюха, кончай придуриваться, — сказал нетерпеливый Саша. — Говори толком: можешь достать или нет.
— А что я буду с этого иметь?
К этому вопросу друзья наши, как ни странно, готовы не были. Они как-то совершенно упустили из виду, что Зюзин никогда и ничего не делает просто так. И тут Саша вспомнил, что у него в портфеле лежит костяная палочка. Та самая, про которую Коля сказал, что она напоминает ему швейную иголку пещерных людей. Саша собирался сегодня показать своё творение историку и поговорить с ним о портняжном искусстве в доисторические времена.
— Послушай, Кирилл, — сказал Саша. — У меня тут одна вещица есть — закачаешься. — Он порылся в портфеле и достал иглу.
— Это ещё что за рыбья кость? — сказал Кирилл.
— Да ты знаешь, что это такое? — поддержал друга Коля. — Это швейная игла неандертальца. Изготовлена десять тысяч лет тому назад из бивня мамонта. Музейная ценность! Вот!
Кирилл покрутил в руках музейную ценность, почесал ею за ухом и сказал:
— Врёте вы всё. Небось сами из козлиного рога выпилили.
Истина в словах Кирилла была так близко, что Саша уже хотел обидеться и сказать что-нибудь грубое. Его авторское самолюбие было задето. Дело спас Коля.
— Чудак ты, Кирюха, — сказал он. — Ничего не понимаешь. Ты посмотри, какая тонкая работа. Какая полировка. Эту иглу нам подарил один знакомый археолог. Он её из пустыни Гоби привёз.
— А почему же он вам отдал, а не в музей?
— Да, понимаешь, там они целую пещеру этих иголок нашли. Склад, наверно, неандертальский.
