Тяжелым шагом вышел Ерофей из горной канцелярии. На душе было сумрачно: мерещился лохматый кат с жильной плетью.
«Неужто побил бы?» — спрашивал себя Ерофей и вдруг понял всю тягость своего положения.
Через несколько дней в Шарташ наехали асессор Юдин и новый иноземец, штейгер Маке. С ними прибыла свежая партия работных. Шарташские кержаки попрятались.
«Эк, накликал Ерошка беду! Не откупишься, не открестишься теперь от скобленых табашников», — недовольно думали они про Маркова.
Ерофей повел поисковых к проклятому шурфу. Штейгер Маке внимательно осмотрел изрытый копань и, отсчитав от него сотню шагов, подальше от болота, велел работным заложить новый шурф.
— Так будет лучше, подальше от воды. Копай глубже и шире! — приказал он рабочим.
Поисковые дружно взялись за работу. Тяжело им было смотреть на Ерофея — бодрый, живой старик осунулся, потемнел. Всю дорогу он клялся им, что место его верное, а куда подевалось золото, не знает. Видно, сам нечистый отводит глаза. Среди поисковых были кержаки; они знали Ерофея как честного человека.
— Ты не удручайся, братец, — успокаивали они терщика, — мы с молитвой да с крестом робим — никакая нечисть не помешает нам. Откопаем золото! Только, ваша милость, — просили они попыхивающего трубкой Маке, — отойди под ветерок, не души нас табачищем. Уж мы постараемся.
Маке недовольно поморщился и отошел под ветерок. Сизый дымок из трубки отгонял от его лица комаров. Асессор Юдин сидел у костра, где дымили серые еловые лапы. От дыма першило в горле, но зато не надоедали комары и гнус, которые вились вокруг черным роем.
Все шло хорошо, спокойно, и в душе Ерофея снова затеплилась надежда: может быть, на этот раз поиски будут успешными. Он бродил по кромке болота и отыскивал тумпасы. В этот день и тумпасы легко шли в руки — попадались добротные и пригожих дымов. Неподалеку от болота Ерофей нашел в чаще залежи новых, незнакомых камушков. Трижды отходил и возвращался к ним горщик. «Опять нечистый шутит. Вновь нагрянет другая беда!» — опасливо рассматривал он новую находку. Но не утерпел и отнес их штейгеру Маке.
Саксонец старательно вгляделся и узнал свинцовую руду, которую он в свое время добывал в Саксонии. Немец всполошился. Он отвлек несколько работных от шурфа и поставил их на поиски свинцовой жилы. Работа оправдала себя: поисковые напали на залежи свинцовой руды. Маке обрадовался, он срочно погнал гонца с пробными кусками руды в Екатеринбург. Там в лаборатории сделали анализ и нашли, что найденная свинцовая руда очень высокого качества, и настаивали, чтобы штейгер Маке расширил разведки вновь открытого месторождения. Но, увы! Как ни старался Маке, свинцовая жила оказалась необширной. Хотя немец и корчил из себя знатока горного дела, но здесь он оказался бессилен распознать капризы свинцовых залежей и потому вскоре прекратил розыски и разочарованно донес начальству:
«Свинцовая руда, коя идет жилою, токмо вдаль надежды не кажет, посему она не заслуживает внимания».
Так и забросили новую находку.
Между тем, сколько ни углубляли шурф, золота так и не нашлось. Оно было и понятно: золотая россыпь лежала ближе к болоту, а шурф заложили в противоположной стороне. Но ни Маке, ни асессор Юдин не додумались до этого. Они все искали золотую жилу, а ее и быть не могло.
Маке недовольно поглядывал на Ерофея, покачивал головой. Поисковые донесли, что и свинцовая жила ведет себя не подобно прочим жилам: быстро оборвалась, и выходит, все ни к чему. «Обманщик, — подумал и Маке про старого горщика. — Хотел свинцовой жилой глаза нам отвести».
В тот же день асессор Юдин послал нарочного с донесением в горную канцелярию. В нем он так же, как и Порошин, сообщил:
«В указанном Марковым месте и в окрестных местах золотой руды не найдено, а в шурфах попадаются только пустой камень и глина, и шурфовать тут не для чего. А свинцовая руда, хотя и может быть почтена за жилу, но сродни заграничным не будет, ибо вдаль надежды не кажет».
Ерофея Маркова отпустили восвояси, а сами горные начальники вернулись в крепость.
Доклад Порошина поднял на ноги всю горную канцелярию. Берг-начальник рвал и метал. Золото уплывало из его жадных рук, и саксонец бесился. Вне себя от ярости, он бегал по огромному кабинету и грозил:
— Вор, вор, раскольник! Бить плетями вора!
Немец не допускал мысли, чтобы Ерофей Марков честно отнесся к находке.
— Маке и Вейдель — отменные знатоки руд, — кричал он, — не может того быть, чтобы они не узнали золотой жилы! Утаил ее раскольник, утаил!
Саксонец решил запугать Ерофея Маркова.
В ближайшие дни в палате с большим зеленым столом состоялось совещание чинов канцелярии. Асессоры Порошин и Юдин зачитали вслух свои доклады. После них говорил Маке: он негодовал, что их, саксонцев, водят за нос.
— Кержаки — скрытный народ. Ну что же, надо для острастки наказать старого плута! — зло говорил Маке.
Начальник горной канцелярии одобрительно кивал головой.
Горщик не чуял, что над его головой собирается грозная туча.
Глава пятая
Ерофей Марков попадает под арест
В один из ясных августовских дней в Шарташ пришли незваные гости — пыльные, потные солдаты. Привел их рябой, громадного роста капрал. По его приказу солдаты окружили Ерофея и погнали в крепость. Все это произошло неожиданно и быстро. На крик и слезы Прасковьи Васильевны со всего Шарташа сбежались кержаки. Они гудели, как растревоженный пчелиный рой. Корили раскольницу:
— Связались с табашниками! На все село беду навели! Что теперь делать?
Женка всхлипывала и утирала слезы.
Ерофея в это время вели по пыльной улице. Он не смел поднять глаза на знакомые домики: всюду у ворот стояли кержачки, ребята, девки. Они провожали старика печальными взглядами.
Сердце Ерофея разрывалось на части. Его вели как вора, среди бела дня по знакомой дороге. Все встречные с удивлением и страхом поглядывали на горщика и покачивали головами.
Конные сельчане, завидя конвой, окружавший Ерофея, сильней подхлестывали коней, стараясь быстрей промчать мимо земляка: им самим стыдно было взглянуть в глаза Ерофею.
Крепкий, подвижной горщик сразу сдал, он еле тащил ноги. Солдаты покрикивали:
— Шибчей, шибчей пшел!
Маркова привели в крепость. На плацу перед солдатским строем горнист играл вечернюю зорю. Небо было тихое, теплое; вечернюю густую синь чертили острыми крыльями низко летающие стрижи. Старик тяжело вздохнул, на глазах у него блеснули слезы.
Солдаты втолкнули горщика на гауптвахту и заперли на крепкий запор. Караульный инвалид принес Ерофею кружку воды и кусок черствого хлеба.
— Достукался, сердешный! — с соболезнованием поглядел он на арестанта. — Ничего, не печалуйся. Ко всему привыкать надо. Отведай нашей еды!
Но горщик не дотронулся до нее: всю ночь, не смыкая глаз, он просидел на нарах и с тоской смотрел в мутное оконце — за ним в небе мерцали тихие звезды.
На другой день Ерофея под конвоем доставили в горную канцелярию. В обширной палате, так хорошо знакомой ему, заседали важные начальники. Все были в суконных камзолах, на рукавах кружева, белели пышные парики. Главный берг-начальник вынул из кармана камзола табакерку, достал табаку и сделал понюшку, после чего громко чихнул. Чиновники подобострастно пожелали ему доброго здравия. Начальник помолчал, поднял серые неприятные глаза на Ерофея и сказал строго:
— Ждем твоего истинного признания.
