задрожали коленки. «Неужто опять беда надвинулась?» — со страхом подумал он.
Из палаты вышел сияющий Юдин; улыбаясь, он подошел к Ерофею и похлопал его по плечу.
— Ну, Марков, радуйся, отошел господин начальник. Поручает он тебе отыскивать золото. Бери поисковых и айда в лес!
— Что вы, — испугался Ерофей, — опять кутерьма выйдет! Ослобоните, господин асессор. Притом еще зима на дворе. Вот кабы по весне, другой резон!
— Это правда, — согласился асессор, — однако к весне готовься штейгерить.
Не радовало Ерофея внезапное благоволение начальства. Когда он дома рассказал жене о новом назначении, Прасковья Васильевна замахала руками:
— Опять колдовской камень в избу принесешь. А я-то все уголки святой водой взбрызнула. Еще от старой беды не ушли, а ты другую за пазухой тащишь.
Кержак не перечил женке. Но дело было не так просто, как думала она. Начальство предложило честь — штейгерить, отказом, чего доброго, опять грозу навлечешь.
Ерофей пошел за советом к наставнику Назарию. Старик спокойно выслушал его и сурово сказал:
— Надо идти, Ерофей, штейгерить, беду от всего села отведешь. Да и табанюхи и скобленые рожи спят и видят, как бы староверу досадить. Откажешься — будет придирка.
Горщик успокоился и стал ждать весны.
Глава восьмая
Золотых делом интересуется великий ученый Михайло Васильевич Ломоносов
Опять наступил май. Белоствольные березки оделись нежной листвой, в дальнем бору закуковала кукушка, зацвели лесные травы. Пора в путь-дорогу — отыскивать золотые места!
В долгие зимние ночи, лежа на теплых полатях, под завыванье метелей Ерофей не раз вспоминал свою первую находку. Как-то чутьем додумался старый горщик, что тумпасы и золото чем-то связаны. Решил он, что тумпасные места, наверное, и есть в то же время и золотоносные.
В июне над Шарташем отгремела первая запоздалая гроза. Шарташ-озеро посинело, вздулось, белогривые валы полезли на каменистый берег. Над Каменными Палатками [10] ударил гром и расколол мшистую скалу.
После грозы буйно поднялись хлеба и травы, как хмельной зашумел лес. Легко дышалось. С котомкой за плечами и батожком в руке Ерофей обошел знакомые болотники и горные пади. Омытые песчаные забереги ручьев и родников манили к себе старого горщика — здесь он находил тумпасы и клал метки для шурфов.
Дней через десять Ерофей явился в горную канцелярию к асессору Юдину. Тот выслушал кержака и на другой день отрядил с ним поисковую партию. Горщик повел ее в лес.
На знакомых местах, где Ерофей находил тумпасы, заложили три шурфа. На этот раз горщику повезло — во всех поисковые нашли золото. В первых двух на заступ попались «скварчинки» с вкрапленными зернами золота, а в третьем объявилась железная руда, на которой поблескивали золотые крупинки. Ерофей отрядил нарочного с известием в канцелярию. Там облегченно вздохнули: «Наконец-то можно учинить отписку в берг-коллегию!»
Однако по настоянию горного начальника дальнейшие поиски прекратили. Шурф с железной рудой оставили без внимания, а «скварчинки» из двух первых золотоносных ям наметили к пробам.
На этот раз начальник вызвал Ерофея к себе и подарил ему серебряный рубль.
— За богом молитва, за царицей награда не пропадет, — по-своему высказал русскую пословицу саксонец.
Но не рублю был рад Ерофей, а тому, что чиновные люди наконец-то отвязались.
Ерофей вернулся в Шарташ бодрым и веселым, угрюмости как не бывало.
Казалось бы, на этом все и кончилось. Но не тут-то было.
Берг-коллегия не угомонилась; в Петербурге очень заинтересовались поисками русского золота. По санному пути в зиму 1747 года в Екатеринбург наехал из Москвы пробирный мастер Рюмин, которому берг- коллегия предписала отыскать, по указанию Ерофея Маркова, старые шурфы, взять потребное количество песку и глины и самолично опробовать на золото.
Горный начальник принял присланного из Москвы пробирного мастера весьма радушно.
Ему отвели уютный покой, и сам хозяин пригласил его к столу.
Напыщенный, в напудренном высоком парике и в новом атласном камзоле саксонец снисходительно спросил Рюмина:
— О, этому делу слишком много уделяют вниманий! Кто, позвольте, сим делом интересуется?
Рюмин утер кружевной салфеткой рот и почтительно сказал;
— Сим делом весьма интересуется наш ученый Михайло Васильевич Ломоносов.
— Ломоносов! — поперхнулся саксонец и криво усмехнулся. — Но такой нам неизвестен. Разве русские имеют ученых муж?
Рюмин с достоинством поклонился немцу.
Ничего иного не оставалось, как подчиниться требованию берг-коллегии.
В ожидании весны под наблюдением Рюмина возвели горн для плавки и муфель.
В первые весенние дни в шурфах Ерофея Маркова была взята новая проба песка и глины, и Рюмин сделал анализ, который показал, что в камушках — настоящее золото. Однако залегание его в грунте было весьма неопределенно. Это всех сбивало с толку. Берг-коллегия слала в горную канцелярию новые и новые требования, но гордые иноземцы не хотели признаться в своем невежестве.
Долго тянулись отписки. Михайло Васильевич Ломоносов в это время находился за границей.
Но однажды в весенний теплый день, когда с крыш падали первые звонкие капли тающего снега, к Академии наук подъехали сани, запряженные цугом, и из них вышел коренастый круглолицый человек, одетый в легкую шубку. Служитель академии почтительно поклонился прибывшему:
— С приездом, Михайло Васильевич!
Ломоносов прошел к себе в лабораторию, скинул шубку. Он долго ходил среди колб и пробирок. Весеннее солнце сверкало и отражалось всеми цветами радуги в жидкостях и склянках. Передвигаясь от стола к столу, Михайло Васильевич наткнулся на запыленные желтенькие камушки.
— Золото! Что с ним? Что с Ерофеем Марковым? — ученого сразу охватила деловая лихорадка. — Назар! Назар! — закричал он.
Вошел служитель и почтительно остановился у двери.
— А что, иноземец прибыл?
— Прибыли-с, Михайло Васильевич, ожидают вас, — отозвался служитель.
— Зови сюда!
В лабораторию вошел подвижной молодой иноземец, затянутый в щегольской камзол. Михайло Васильевич дружески протянул ему руки.
— Вы изволили искать дело, а оно вот тут. Еще какое! — глаза Ломоносова юношески засверкали. — Смотрите! — он расправил ладонь. На ней лежали крупинки мерцающего металла.
— Золото!
— Оно! — улыбнулся ученый. — Вам надлежит собираться в дорогу, в Екатеринбург. Сей металл весьма необходим нам…
Ломоносов взял стул и подсел поближе к окну. За ним в ясном просторе весеннего голубого неба плыли курчавые облака. Звучала капель. Михайло Васильевич вспомнил свою родину, юность и, вздохнув, сказал:
— Сему делу надо помочь! Особо помочь надо и тому русскому старателю, кой открыл сей благородный металл.
Иноземец приехал на Каменный Пояс не один: его сопровождал берг-гаузер. Оба они прибыли в горную канцелярию, вызвали Ерофея Маркова и очень внимательно выслушали. Летом они втроем с
