голосе требовательностью.
– А ты откажи!.. Что тебе – купчишка, который торгует мылом из вонючих кишок, милее, чем наш казачий род?
– Сама выбрала. Я своей дочери женихов не подыскивал. А насчет мыла, так им и в вашей лавочке торгуют, – сдержанно улыбаясь, ответил Петр.
Печенегов побледнел и закусил ус.
– Я тебе, Лигостаев, честь делаю… Может, тебе приятно, что твоя дочь на моего сына плеть подняла? Для меня это кровная обида! Я и хотел порешить дело миром.
– А то что? – медленно поворачивая к нему голову, спросил Петр.
– Печенеговы обиды не прощают, – озлобленно глядя на него, многозначительно ответил Филипп Никанорович.
– А это нам хорошо известно. И кое-что еще знаем… Значит, отдать вам дочь?.. Да это все равно, что палачам на расправу! Лучше ее сразу убить, чем вам на изгаление отдавать. Как вы только подумать могли такое!
Петр Николаевич нагнулся, поднял с земли доску и отбросил ее к ближайшему штабелю.
– Так ты что… нас разбойниками считаешь? – кривя губы в презрительной улыбке, спросил Печенегов.
– Как угодно, так и думайте… Я не судья и не полицейский.
Полуоткрытый рот Печенегова в судороге сжался. Он поднял было кулак, но, поймав настороженный взгляд Петра Николаевича, понял, что не успеет ударить. Левая рука Лигостаева согнулась в локте и готова была отразить удар.
– Ну, подожди! – хрипло выдавил Печенегов и, повернувшись, путаясь в бурке, пошел к воротам.
– Подожду! – крикнул ему вслед Петр Николаевич и первый раз за эти дни по-настоящему обрадовался, что выдает дочь замуж. Долой от чужих завистливых глаз. Лучше будет, и на сердце спокойней. А жених парень и умный и смирный…
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ
Даша после замужества с особенной радостью встречала каждый новый день. К мужу она относилась трогательно, нежно. Он отвечал ей тем же.
Этот воскресный день у Микешки оказался свободным.
– Поедем, Микешенька, в Шиханскую свадьбу смотреть, – когда поутру пили чай, сказала Даша.
– А кого венчать будут? – отхлебывая из блюдечка, спросил Микешка.
– Вроде и не знает, притворяется, – щекоча его за ухом, ответила Даша. – Маринушка, твоя бывшая зазнобушка, за купца замуж выходит.
Микешка резко повернулся к ней и пролил на белую скатерть чай. Хотел смахнуть на пол желтую лужицу, но разбил чайное блюдце, свадебный подарок Тараса Маркеловича.
– Ты что это? – растерянно спросила Даша.
– Ничего… Сама виновата. Я пью, а ты за воротник лезешь, щекотно же.
Уж что-что, а притворяться Микешка совсем не умел. Он сильно смутился.
– Вот неуклюжий… а впрочем, нет, нет! – Она, посмотрев на мужа, заметила его смущение и все поняла.
Микешка в это время, нагнувшись, собирал осколки.
– Да ладно!.. Я сама. – Даша тоже наклонилась, присела на корточки, смела самые маленькие черепочки в горстку и, взяв у него остальные, вынесла на кухню.
– Значит, не поедем? – вернувшись, спросила она.
– Нельзя ехать. Тут такие дела… Вчера инженер Шпак распорядился, чтобы не отпускали рабочим, которые, значит, бастуют, продукты из лавки. А они сегодня собираются лавку громить… Какое тут венчание! Тарас Маркелович в любую минуту может коней потребовать. Шпак придумал людей голодом уморить, так они покажут, чем дышат, – чтобы сгладить неловкость, многословно говорил Микешка, поглядывая на Дашу и мысленно сравнивая ее с Маринкой.
Разные они были, непохожие. У этой ласковые голубые глаза, у той темные, строгие. Доволен он был женой и любил ее чутко, бережно, но сейчас на душе было почему-то тоскливо. Тянуло поехать и взглянуть, как будет Маринка стоять под венцом с чужим, неприятным для него человеком. Вечером молодой купец увезет ее далеко, в свой дом, а ночью она в одной белой рубашке будет ждать его… Заплакать хотелось от таких мыслей, но Микешка продолжал говорить, стараясь скрыть от жены свои чувства:
– …На днях, когда рабочие собрались на сходку, Мартьянов туда водки и закуски привез. Архип Буланов и Фарсков чуть не избили его… Когда рабочие выпьют, так все разнесут! Шпак ведь нарошно велел водки послать – рабочих ублаготворить… А они на все плюют и своего добиваются.
– Чего же они требуют? – перетирая посуду, кротко спросила Даша.
– Хотят, чтобы полицейского урядника выгнали и рабочих не увольняли. Тарас Маркелыч не против рабочих, уговаривал Хаустова, чтобы он уехал подобру-поздорову, а хозяин не соглашается. Грозится наряд казаков вызвать и усмирить наших.
– Значит, казаки приедут? Стрелять будут?
– Ну, стрелять, может, и не будут, а нагайками али шашками…
– Избивать станут?.. Но это ужасно!
