разбивать? Но знала, что отец будет настаивать на своем. Весь этот разговор вызвал в душе Марфы брезгливое чувство, отвращение к родителю и к самой себе.
– Как хотите, так и делайте, – тихо проговорила она и заплакала.
– Ну вот, давно бы так. Хотя невестам реветь и полагается, тебе же плакать не о чем, – гладя плечо дочери, говорил Авдей Иннокентьевич. – После свадьбы в Питер вас пошлю: гуляйте, уму-разуму набирайтесь… Так-то!
Сытно пообедав с атаманом станицы, изрядно подвыпив, Авдей Иннокентьевич предложил Ветошкину вызвать к себе Митьку и повести разговор, как они условились, а сам, с пьяных глаз накричав на Дашу, ворвался в дом Печенеговой, как медведь в малинник.
Девушки, готовившие для невесты подвенечное убранство, увидев пьяного бородача, с визгом убежали в другие комнаты. Зинаида Петровна после обеда отдыхала. Митька готовился к девичнику, рыскал по станице верхом на коне, созывал гостей. В гостиной осталась одна Олимпиада. Она готовилась примерить подвенечное платье. Все последние дни она держала Митьку в полной своей женской власти и уже чувствовала себя настоящей хозяйкой. Она научилась у Зинаиды Петровны командовать и сейчас, строго сдвинув темные брови, умело подведенные Печенеговой, гневно смотрела на ворвавшегося в гостиную толстого гостя в чесучовом пиджаке.
Олимпиада так рассердилась, что забыла о том, что она без платья. А Доменов, растерявшись при виде ее соболиных бровей и голых плеч, приняв ее за хозяйку дома, начал смешно и путано извиняться:
– Простите… я… я Доменов. Вы, наверное, обо мне слышали?.. Еще раз извините, мадам…
– Что вам надо? Никогда я о вас ничего не слышала! – прикрывая грудь, сердито поблескивая голубыми глазами, проговорила Олимпиада.
– Как же, ангел мой! Мы с вашим мужем отлично знакомы, не раз в компании бывали, да и о вас, красавица моя, я порядочно наслышан. А сейчас сражен, повержен!.. Ах, сударыня!
Авдей Иннокентьевич, стараясь выгнать хмель, замотал головой.
– Что вы такое говорите, господин Доменов! Я еще пока не замужем, – начиная догадываться, что ее принимают за хозяйку дома, ответила Олимпиада.
– Как это не замужем? Простите!
– Да так… Я невеста Дмитрия Александровича Степанова, – гордо и вызывающе ответила Олимпиада. Она уже почувствовала силу денег.
Авдей Иннокентьевич вытаращил на нее глаза. Задыхаясь от волнения, хрипло протянул:
– Тэ-экс! Невеста!..
– Что вам нужно, господин Доменов? – спрашивала Олимпиада, все более возмущаясь.
Авдей Иннокентьевич опустил свое грузное тело на первый попавшийся стул. Прищурив глазки, он нагло и бесцеремонно рассматривал полуодетую женщину. С помещицей он бы вел себя сдержанно, но с казачьей вдовушкой можно было вести себя попроще, да и гневная, раскрасневшаяся невеста с крутыми молочными плечами произвела на него ошеломляющее впечатление.
– Может быть, вам хозяйка нужна, Зинаида Петровна?
– Пардон прошу, мадам, как раз именно ты мне и нужна…
– Зачем?
– Сказать тебе пришел, что свадьбы никакой не будет, – разом отрезал Доменов.
– А не можете ли вы покатиться отсюда к черту! – тряся перед его носом платьем, проговорила Олимпиада. – Это что за модель – пьяному колобродить!
– Хорошо! Вот это хорошо! Ах как дивно! И характер есть, не то что моя тряпка Марфушка, подоконники можно вытирать, – восхищенно посматривая на Олимпиаду, говорил Авдей Иннокентьевич.
– Я, ей-богу, сейчас Микифора позову! Да что это такое на самом деле! Что вам надо?
– Русским языком говорю – тебя! – почти закричал Авдей Иннокентьевич. – А ты еще позлись! Посердись маленечко, ангел…
– Убирайтесь к черту! – топая ногами, кричала Олимпиада.
– До чего же хороша-то, господи боже мой! – млея от наслаждения, приговаривал Авдей Иннокентьевич. – Не бывать свадьбе, дурочка ты моя хорошая, поплакать тебе придется и за другого выйти… За меня, например…
– Да вы не дурачок ли?
Олимпиада не выдержала и расхохоталась. Уж очень смешным показался ей Доменов со своей соломенной шляпой и курьезными речами.
– Сама ты глупенькая! У этого дурачка-то больше пяти миллионов, поняла, ангел мой? Я тебе всерьез говорю, а ты бранишь меня. Не быть свадьбе-то, не быть! Может, будут, да другие… Ты сразила меня, голубушка, головку мою с плеч сняла! Я всех попов в округе удавлю али деньгами подкуплю, а свадьбы не допущу… Не знал я раньше, не знал, не заставил бы тебя слезы горькие понапрасну лить…
– А вы и впрямь, родимый, полоумный! А может, сильно в хмелю? Я сейчас Зинаиду Петровну позову. Отвернитесь, дайте мне одеться. Как вам не стыдно! – прячась за край стола, говорила Олимпиада.
– Погоди! – громко и властно крикнул Доменов. – Ты думаешь, я шутки с тобой шучу. Женишок твой в Сибирь-каторгу пойдет. Его уже арестовали… Кому он краденое золото продал? Ты знаешь или нет?
Олимпиада медленно опустилась на стул, забыв даже прикрыть голые плечи. Она уже знала всю историю с золотом. Зинаида Петровна говорила ей, что за такие дела в самом деле в Сибирь ссылают, и советовала в дальнейшем покрепче держать мужа в руках и не распускать вожжи.
– Зачем вы пришли? Зачем? Где Митя? Где? – кричала Олимпиада.
