бледно-розовую накидку с откидным атласным воротником. Отшвырнув сапогом картонку с какой-то нелепой шляпкой, он подошел поближе, не спуская пристального взора с непомерно дорогого наряда. На счета Авдей мельком взглянул еще утром и хорошо запомнил цену. Сейчас он только что возвратился от Белозерова, был зол и искал повод, с кем бы полаяться.
Олимпиада как ни в чем не бывало стояла позади падчерицы.
– Только поповских ряс не нашивали, а то поди все перепробовали, – едва не наступив на подол нового платья, проворчал Авдей.
– Тебя не спросили, что нам нужно шить, что мерить, – брезгливо закусив губы, проговорила Олимпиада. Она сегодня ничего не успела выпить, потому была сердита не меньше мужа.
– Вот меня, матушка моя, как раз и надо спрашивать.
– С каких это пор? – с нескрываемой издевкой спросила она.
– А с таких, что счета за ваши придумки шлют мне, с меня и дерут как с сидоровой козы!
Олимпиада ответила не сразу. Сначала гневно шевельнула бровями и облизнула яркие губы. Марфа увидела, как у мачехи под синей газовой косынкой странно двигались и на глазах розовели уши…
– С нынешнего дня, – раздельно и строго начала Олимпиада, – за все буду расплачиваться сама…
– Из каких это капиталов, позвольте спросить?
– Из собственных.
– Да где они, твои собственные?.. Уж не молола бы при дочери-то!
– А что мне твоя дочь? Она сама по себе, а я тоже свой мильен имею и вовсе не желаю кому-то кланяться…
– Ах, ах! – Доменов визгливо хохотнул, словно помешанный.
– Ты что, репей слопал? – Олимпиада подняла на него синие гневные глаза.
– Лягушку и твой мильен в придачу! Вот, вот! – подкидывая на столе разное тряпье, скулил на высокой ноте Авдей Иннокентьевич. Откуда только голос брался…
– Что с тобой, папа? – Марфа, стройно и гибко переваливаясь в узком, золотистого цвета платье, плавно подплыла к отцу.
– Тю-тю – ваши мильенчики улетучились! Ограбили! Разбойники! Христопродавцы!
С треском оторвав все пуговицы на жилете, продолжая кричать и браниться, он схватил с комода хрустальную вазу с румяными яблоками и грохнул ее об пол.
– Да он и вправду белены объелся, – проговорила Олимпиада.
– С корнем бы слопал и ох не сказал! – вдруг громко и отчетливо выкрикнул Доменов. Он неожиданно овладел собой, наклонившись, подхватил катившееся на полу яблоко и жадно вонзил в него острые зубы. – Лучше уж белену, чем… – Авдей Иннокентьевич замотал растрепанной головой и не мог выговорить тех слов, которые собирался сказать.
– Да что такое стряслось с тобой? Можешь ты нам толком объяснить? – привыкшая ко всяким его выходкам, спросила Олимпиада.
– С акциями своими от этих разбойников из «Ленского товарищества» можешь, душа моя, в нужник сходить…
– Это еще что такое! – грозно прикрикнула Олимпиада и зажала ладонями щеки. Даже ей стали противны скабрезности мужа.
– А то, что они на это только и годятся…
– Тошнехонько тебя слушать. Ведь сам недавно хвалился, что этим бумагам цены нет.
– Именно грош им теперь цена. Да что вам, дурищам, объяснять!
– Ох, папа! – не выдержала Марфа. – Ты все-таки объясни. Неужели сибиряки твои разорились?
– С потрохами летят в трубу. Там у них второй месяц такая заваруха идет! А Кешка Белозеров приказал, подлец…
Вспомнив, что творится на петербургской бирже с акциями «Ленского товарищества», Доменов потряс головой. Рассказать все, что он слышал о событиях на Витиме, даже ему было страшно. Узнав о катастрофе на бирже, он метнулся было туда, но там, еще толком ничего не зная, плели такое… Чтобы получить новости из первых рук, Авдей плюхнулся в пролетку первого попавшегося ему лихача и помчался к Белозерову.
Рыжеусый и наглый, похожий на городового лакей Гинцбурга уперся в дверях и заявил, что приема нет. Авдей подумал немножко, потом погрел в руке трешницу и сунул ее в карман лакею. Тот поклонился, провел его в гостиную и посадил напротив камина, где уже жарко пылали березовые поленья. Потом исчез. Минуту спустя появился сам витимский владыка. На нем уже был надет дорожный пиджак из тонкого коричневого сукна и оленьи унты на мягко скрипящих подошвах. Белозеров не был, как показалось Авдею, удручен и вроде как ничем не обеспокоен. Поздоровавшись, спросил деловито и сухо:
– Чем обязан, господин Доменов?
– Да какие там обязательства, – прямо, без обиняков начал Авдей. – Сам понимаешь, что в Питере-то делается…
– А что именно? – Белозеров потер челюсть и присел на пододвинутый к камину пуф.
– Вроде не знаешь? – усмехнулся Авдей Иннокентьевич.
– Как будто все знаю… Смотря о чем речь… – Главный управляющий нагнулся, взял полено и кинул его в пылающий камин. Не глядя на гостя, спросил: – Может, скажешь?
