лицу столкнулся у порога с собравшейся уходить Василисой. Узнав его, она оторопело попятилась назад и прислонилась к русской печке.
«Чего это она вдруг сробела?» – подумал Петр. Давая ей пройти, он поздоровался и снял папаху.
Василиса едва заметно кивнула ему, бочком юркнула к порогу и, шибко хлопнув дверью, скрылась в сенцах.
– Чего это она так сорвалась? – присаживаясь на лавку, спросил он у смущенного Важенина.
– А бог ее знает, чего она… – скребя за ухом, ответил писарь. – С прииска приплелась, насчет паспорта…
– Да, знаю! Часом она у тебя не из рук вырвалась? Смотри, брат!
– А что ты думал? – Важенин улыбнулся и ловко закрутил пышный рыжеватый ус.
– Недаром, значит, Степка пообещалась тебя зарезать…
– Эта азиатка все может сотворить… Наплела уж, басурманка. Ну, погоди, сатана ты этакая, – улыбаясь, говорил Важенин. – За такую, ей-богу, и пострадать не грех… Я бы такую, если хочешь знать, к лику святых причислил…
– Это кого же: Степку или ту каторжанку? – усмехнулся Петр.
– У моей Степки такой лик, что она самого беса согрешить заставит… Десять лет с ней живу, троих ребят народили, а даже лба не перекрестит и мальчишек совсем не учит. У всех дети как дети, а у меня растет какая-то татарва!.. Ну хоть раз в неделю, говорю, в воскресенье или в постный день заставляй их после еды помолиться… А она только похихикивает и кислым молоком их пичкает.
– Ну а сам-то ты разве не можешь? – спросил Петр.
– А-а! – махнул рукой Захар Федорович. – Знаешь ведь, какой из меня молельщик… Как-то зашел Гордей и под пирог угодил. Пришлось за стол усадить и попотчевать. А мои басурманята рыбу склевали и стайкой, как петушки, из-за стола шмыгнули, и никто на иконы даже башки не поднял… Грешным делом, и я позабыл… Тут и начал меня атаманище корить и отчитывать! Ты, говорит, если сам богохульник, на татарке женился, то детей-то хоть пожалей. Ты, говорит, такой-рассякой, растишь не защитников престола, а черт те кого! Выпотрошил он меня словами, как вяленого судака… Ходил я после этого тихий… два дня подряд от жены врозь спал…
– Ангелы тебе во сне не являлись? – заражаясь его веселостью, спросил Петр. Ему всегда легко и приятно было разговаривать со своим старым, закадычным другом. А сейчас это было очень кстати.
– Приходил один на рассвете в длинной рубахе, – отшучивался Важенин.
– В виде той каторжанки, которую я спугнул… Теперь мне понятно, почему ты причислил ее к лику…
– Нет, брат, – уже другим тоном заговорил Важенин. – Тут ты ошибся. Она, брат, сидела тут и такое рассказала про свою жизнь, мне аж жутко стало… Бывает так: начнут человека с детства мытарить и гнут его до самой могилы, пока не сломается… А это ведь страшно, брат! Не подбери я вот так свою Степку, что бы с ней было?
– Степка у тебя клад баба, – внушительно проговорил Петр Николаевич. На уме у него была одна мысль, которая по дороге, когда он завернул сюда, пришла ему в голову. Сейчас он сидел и напряженно думал, как ее высказать своему другу.
– А ить что про меня казачки-станичники баили? Как первые годы над Степкой изгалялись? Выходило так: бери ее, басурманку, за волосы, волоки к Уралу и топи… Дуракам честь, а нам в петлю лезть… Да взять хоть твою дочку…
Лигостаев по привычке густо крякнул, словно силясь поднять непомерную тяжесть, и низко опустил голову.
Захар Федорович спохватился, что сказал лишнее, тут же перевел разговор на другое.
– Ну а ты как живешь-можешь?
– Пока хожу вверх башкой, – мрачно проговорил Петр и полез в карман за кисетом.
– Далеко ли собрался с кнутом-то? – протягивая руку за листком курительной бумажки, спросил Важенин.
– На прииск думаю проскочить. Коня промять да и делишки кое-какие справить…
– А чего тучей глядишь? – посматривая на него, спросил Важенин. Он еще в начале его прихода заметил, что дружок чем-то сильно озабочен.
– Сегодня сноху плетью отхлестал, – с беспощадной откровенностью признался Петр Николаевич.
– Ну-у, брат! – отпрянул Важенин и широко развел руками. – Ты что… выпил лишнее?
– В том-то и дело – трезвый был… После выпил одну полбутылку. Правду говорю. Ты меня знаешь. Я не люблю зря баить…
Глубоко затянувшись махорочным дымом, Петр рассказал, как он ездил за сеном и встретил Кузьму Катаурова с Айбурлинских выселок. Подробно передал и о ссоре со снохой. О случае в амбаре он не поведал бы даже родной матери.
– Ты, парень, совсем рехнулся!
Важенин вскочил, в одних шерстяных носках прошелся до печки. Вернувшись обратно к чисто выскобленному кухонному столу, оглядывая Петра, продолжал:
– Сроду не подумал бы, что ты на такое способен.
– Словно бес попутал, – сумрачно, потягивая цигарку, говорил Петр. Черные глаза его сузились и влажно поблескивали.
