Киеву. Советские армии терпели одно поражение за другим. 28 дивизий, находящихся в западных областях России, были разгромлены полностью, 70 потеряли до половины людей и почти всю технику.
С некоторым злорадством Юстин подумал о Сталине. Вот чем «друг и любимец народов» расплачивался за 40 тысяч расстрелянных командиров, нанеся своей же армии гораздо больший ущерб, чем самая тяжелая война. Он достал карту. Танковая группа Гудериана нависла над столицей Украины, с юга навстречу ему шли танки фон Клейста…
Со двора донеслись голоса. Линда вышла узнать, в чем дело. Через минуту она вернулась:
– Дорффюрер привез телеграмму на твое имя. Он не отдает ее ни мне, ни фрау Цвиташек, хочет вручить лично.
Юстин прошел к калитке. Дорффюрер, придерживая руль велосипеда одной рукой, приподнял шляпу в знак приветствия, вытащил из сумки вчетверо сложенный листок и книгу почтовых отправлений:
– Прошу расписаться и проставить дату получения.
– Неужели отзывают? – встревожилась Линда. Юстин пробежал глазами по единственной строчке.
– Ты не ошиблась, понадобился Беербауму, – проговорил он тихо.
– Вы уже уезжаете?! – воскликнул дорффюрер.
– Как вы сказали: ничего не поделаешь – война, – отозвался Юстин, догадавшись, что дорффюрер – плут, он прекрасно слышит, но разыгрывает глухоту, чтобы избежать призыва в армию.
Линда решила остаться в деревне, а Юстин стал собираться в дорогу.
10
Носить военный мундир Пикенброк не любил. Он не шел ему. Витые полковничьи погоны, красно- черные петлицы резко оттеняли дряблое, помятое, иссиня-желтое лицо. Сейчас Пики выглядел хуже, чем прежде. Очевидно, в последнее время он много пил. Однако глазки из-под торчком стоявших бровей смотрели трезво и остро. Вставая и протягивая через стол рыхлую руку, он проговорил:
– Пришлось прервать ваш отдых. Вынудила обстановка, в нее я попал помимо воли.
Пикенброк сел, кивком приказал сделать то же самое Юстину и Беербауму, давая понять, что разговор будет долгим и щекотливым. Из стопки бумаг извлек машинописную четвертушку:
– Итак, у Лохвиц танки Клейста соединились с дивизиями Гудериана. В «мешок» попали четыре армии русского Юго-Западного фронта. Красная армия потеряла два с половиной миллиона солдат, 22 тысячи орудий, 18 тысяч танков и 14 тысяч самолетов. Это не пропагандистский вымысел расторопных ребят из ведомства Геббельса. Наши специалисты проверили данные строевых немецких частей и пришли к выводу – они полностью соответствуют оценкам численности и оснащенности советских Вооруженных сил перед войной. Стратегические задачи вермахт, казалось бы, выполнил. Ленинград блокирован, большая часть Украины в наших руках, в середине осени должна пасть Москва. Но…
Пики опустил голову, помолчал, собираясь с мыслями.
– Но!.. – повторил он снова, однако с другим ударением. – Избитый, расстрелянный медведь никак не хочет сдаваться, он мечется в агонии, и откуда-то у него берутся силы. Вот что говорят об этом сопротивлении англичане. – Пикенброк поднес к глазам бланк радиоперехвата. – …Немецкие солдаты чувствуют, что находятся в глубине чужой и враждебной стране. Лишь реки нарушают однообразие территории. Терпеливые саперы вермахта навели мосты, похоронили своих товарищей. Враг отступал, но всегда вел огонь. И очень часто дневной бой заканчивался, а русские снова были видны на горизонте, и через цейсовские бинокли можно было различить танки Т-34 с их зловещими, напоминающими капюшоны, скошенными башнями, которые, казалось, заманивали немцев все дальше и дальше на восток. От сражавшихся рядом с немцами союзников – румын и венгров, которые не считали себя суперменами, в германскую армию начали проникать настроения обеспокоенности и тревожные рассуждения: что русского всегда приходится убивать дважды, что русских никогда никто не побеждал, что никто, проливший здесь кровь, еще не уходил из России живым. И каждый немец, на каком бы участке фронта он не воевал, с тревожным чувством страха и восхищения обращал внимание на поведение раненых русских. Они не плачут, они не стонут, они не ругаются. Несомненно есть что-то загадочное, что-то непостижимое в их суровом, упорном молчании…
Пикенброк отшвырнул листок, тяжелым взглядом обвел лица Юстина и Беербаума.
– Вот такие дела, – наконец вымолвил он. – Вы, Юстин, слетайте в тот киевский «мешок», позаботьтесь перетащить часть трофейной техники сюда, в Берлин, организуйте грандиозную выставку. Надо поднять боевой дух населения и приунывших наших вояк. Вообще-то говоря, это не наше дело, а забота пропагандистов. Но они просили подключиться. Конечно, не без участия вашего друга Хаусхофера и доктора Геббельса. А распорядился о такой выставке сам фюрер.
– Когда прикажете вылетать? – с готовностью спросил Юстин.
– Свяжитесь с отделом транспортной авиации и отправляйтесь с первой же оказией.
– К какому времени приурочена выставка?
– Чем скорей, тем лучше…
Юстин думал, что с заданием он справится быстро. На самом же деле оно сильно затянулось. Специально отобранная команда натащила горы винтовок и пулеметов, обезвредила снаряды и гранаты, освободила танки от разложившихся трупов, провела дезинфекцию, отбуксировала броневики, танки, трактора к железнодорожным станциям – и вот тут-то возникла проблема с поездами. Весь подвижной состав работал с громадным напряжением, доставляя в действующие армии резервы, направляя в тыл тысячи и тысячи раненых. Многокровное сражение под Смоленском, неожиданный удар у Вязьмы, невиданный обстрел русскими реактивными снарядами Оршанского железнодорожного узла заставили Юстина вспомнить о «Павлине». По дороге в Берлин его не покидала мысль, что по мере приближения немцев к Москве русское сопротивление будет возрастать с удесятеренной силой, могут произойти всякие неожиданности, хотя ударные части уже ворвались в Клин, Михайлов и Наро-Фоминск, охватывая полукольцом большевистскую столицу. Сейчас-то и мог пригодиться русский агент, в картотеке абвера названный «Павлином».
Беербаум, как обычно, сидел в маленьком кабинетике, скорее каморке, и терпеливо корпел над сводками, собиравшимися чуть ли не со всего мира и из всех армейских отделов абвера. Появлению Юстина он нисколько не удивился, как будто видел его только вчера.
– Вы по-прежнему уверены, что с падением Москвы русские капитулируют? – напрямик спросил Юстин.
Беербаум помедлил, отвлекаясь от своих мыслей и возвращаясь к русским делам, равнодушно проговорил:
– Вряд ли. Неспроста же они перевели посольства и наркоматы в Куйбышев, Сызрань, Казань, даже в Астрахань. Но это, надеюсь, последние судороги.
– Я так не считаю, – отрезал Юстин. – У них еще остаются Урал, Поволжье, Север, Сибирь до Тихого океана с огромными людскими и производственными резервами.
Беербаум наморщил лоб, по привычке пожевал губами, подумал про себя: «Может, и прав Валетти, а я, старый конь, легко поддался всеобщей эйфории, что большевистская Россия вот-вот падет и на этом война закончится». Больно уж не хотелось ему заниматься нудной подготовкой специального агента- радиста для «Павлина», тратить время и средства, когда неясно – так ли много знает тот именно сейчас, при всеобщей русской подозрительности и шпиономании, когда обстановка накалилась до критической точки и каждый час может измениться к лучшему. С другой стороны он опасался портить отношения с Юстином, близким к Пики. Оттягивая время, он спросил:
– У вас есть кандидатура для Москвы?
– Надо искать.
– Искать… Дело, согласитесь, канительное. Может, полковник подскажет? – Беербаум неохотно поднялся с кресла, достал из сейфа папку с делом «Павлина», набрал номер адъютанта. – Спросите господина Пикенброка, не сможет ли он сейчас принять Беербаума и Валетти?
