– Хорошо. Попробуем попасть к рейхсминистру.
Хохмайстер забрал папку с отчетом у адъютанта и, обшаривая рукой пространство, двинулся к выходу.
– Отвезите майора в отель, – приказал Леш.
2
Хохмайстер поселился в «Адлоне». Все дни он лежал с открытыми глазами. Сквозь очки белая лепнина потолка смотрелась грязно-темной, сумрачной, как шведский гранит. Шорохи в коридоре, приглушенные разговоры служанок не задевали его. Он, как рыба в душном аквариуме, пребывал в прострации. Не было ни желаний, ни мыслей. Он заказывал обеды, ужины, но почти к ним не притрагивался.
Он почти физически ощущал, как уходили из тела жизненные соки, когда-то с избытком бурлившие в нем.
В клинике Бове вера, ее точка опоры, держалась на желании скорее выздороветь, чтобы продолжать работу над «фаустом». Теперь надежда ушла.
Навещать его было некому. Родителям он строго-настрого запретил приезжать в Берлин. А фрау Ута после самоубийства Карла Беккера уехала на юг, в Швеннинген, где у нее в Швабских горах было имение. Не осталось и друзей – Иоганн Радлов погиб, Вилли Айнбиндер застрял в Розенхейме, посылал утешающие письма, но Хохмайстер догадывался, что без него «мельница впустую машет крыльями».
Возмущала позиция Леша. Генерал явно затягивал работы, отдавая предпочтение тяжелым противотанковым пушкам. Казалось бы, ему выгодней продвигать «фауст-патрон» – как-никак этот младенец родился в его училище. Ему бы и лелеять его. Но ребенок явно пребывал в положении пасынка. Если что и делал Леш ради нового оружия, то по указанию свыше: сначала Шираха, потом Шпеера…
Зазвенело в ушах. Новый звук насторожил Хохмайстера, он напряг слух. Зазвенело сильней. И, только сбросив оцепенение, понял: звонит телефон. Маркус снял трубку.
– Господин майор? Говорит адъютант генерала Леша. Сегодня в три вас примет рейхсминистр. В половине третьего мы заедем за вами.
– Жду, – осевшим голосом проговорил Хохмайстер, посмотрел вокруг и обнаружил, что видит более четко – кровать, шкаф с зеркалом, стол, окно, завешенное бархатными шторами, темный ковер на полу.
Он подошел к зеркалу, с трудом узнал себя – обросший, с ввалившимися щеками, обострившимся носом и лысеющим лбом. По телефону он попросил портье прислать к нему парикмахера.
– Будет исполнено. – Портье, видимо, остался с довоенных времен, потому был вышколен и вежлив.
Чтобы не забыть, Хохмайстер достал папку с отчетом Циглера и стал ждать мастера.
3
За те месяцы, что прошли с момента первого знакомства, Альберт Шпеер, кроме поста министра вооружений и боеприпасов, получил должности генерального уполномоченного по вооружению в управлении четырехлетнего плана, председателя имперского совета, генерального инспектора шоссейных дорог и водной энергии. К прежнему званию главного архитектора рейха он присвоил себе функцию руководителя отдела эстетики и труда в нацистской организации «Сила через радость».
Как всегда перед встречей с людьми столь высокого ранга, Леш робел и нервничал. Пока «майбах» мчался по Унтер-ден-Линден к министерству, он уговаривал Хохмайстера не дерзить и во всем соглашаться со Шпеером. Генерал знал, что рейхсминистр, еще не занимая никаких официальных постов, был задушевным собеседником и другом фюрера. Шпеер построил в Нюрнберге громадный стадион для партийных съездов с трибунами, рассчитанными на тысячи лет, за что был удостоен «Гран при». По его проектам возводились имперская канцелярия, здание германского посольства в Лондоне, немецкий павильон на Всемирной выставке в Париже. То и дело вытирая потеющую лысину клетчатым платком, Леш призывал:
– Сумейте же перед таким человеком подняться выше собственных интересов.
– У меня нет собственных, как вы сказали, интересов. Мои интересы направлены на благо Германии, – высокопарно ответил Хохмайстер, забавляясь непритворным заискиванием Леша.
«Майбах» остановился у главного подъезда четырех-этажного каменного здания, построенного Карлом Шинкелем[47] в духе немецкого классицизма. Дежурный проверил документы и пригласил следовать за собой. Поднявшись по широкой темной лестнице наверх, Леш и Хохмайстер снова подверглись проверке. Лишь после этого другой офицер провел их в приемную. Чернявый секретарь с большой головой показал на стулья, выстроившиеся вдоль стен.
– Рейхсминистр просит вас подождать, – проговорил он чуть ли не шепотом. – У него сейчас собрались немецкие архитекторы. Он примет вас через пять минут.
Не успел Леш вытереть лицо и руки свежим платком, как на конторке загорелась зеленая лампочка, что означало приглашение войти. Из массивных дверей по одному выбралось несколько человек в штатских костюмах с нацистскими повязками на рукавах.
– Посмотрите, какой будет город! – не ответив на приветствие и еще не остыв от возбуждения, воскликнул Шпеер, который заметно похудел, отчего казалось, что он стал еще выше. На шишковатом лбу блестели капельки пота. Светло-коричневый френч с дубовыми листьями нашивок в петлицах был расстегнут, галстук сбился в сторону, длинные руки выписывали шаманьи круги над столом в углу комнаты, на котором из гипса сооружен был макет будущей германской столицы.
Искусно выполненный маленький город походил на мифическое поселение будущей цивилизации с триумфальными арками, пантеонами, звездным разбегом проспектов, станциями метрополитена, стадионами, площадями и парками, разбитыми по всем законам архитектуры в стиле эпохи Третьего рейха с ее тягой к величию и грандиозности.
– Еще в тридцать шестом году у фюрера возникла мысль создать вот такой Берлин, центр гигантской империи от Ла-Манша до Урала. – Горящими глазами Шпеер смотрел на макет. – На этой арке, перед которой триумфальная парижская покажется малюткой, мы увековечим имена всех павших… Унтер-ден- Линден сделаем на двадцать метров шире Елисейских полей. А здесь соорудим «Гросс-халле», увенчаем его куполом с изображением земного шара с воспарившим германским орлом.
Тридцативосьмилетний министр, с именем которого связывалась новая эра тотального вооружения рейха, сейчас, как мальчишка, любовался своим игрушечным городом, совершенно забыв о посетителях. Отойдя на несколько шагов и прищурив миндалевидные глаза, как бы прощаясь со своей мечтой, он произнес:
– В этом десятимиллионном городе будут жить лучшие из немцев. Бездушный камень мы превратим в живое, могущественное средство воспитания поколений немцев-господ. Они будут властвовать над другими народами, которые останутся на земле после очистительной бури нашего движения.
Как бы очнувшись, он развернулся на длинных ногах к Лешу и Хохмайстеру, произнес дежурную фразу:
– Рад вас видеть.
Леш сделал шажок вперед. Он выглядел гномиком перед великаном.
– Господин министр, – сказал он, – восемь месяцев назад на полигоне нашего инженерного училища в Карлсхорсте вы изволили наблюдать действие нового противотанкового ружья…
– Припоминаю. Кажется, я просил испытать его в бою…
– Так вот, майор Хохмайстер…
– Стойте! – прервал Шпеер и подошел к Маркусу, вглядываясь в темные очки. – Что с вами
