правительственных войск. На этот раз ему противостоял князь Куракин, но и этот воевода не сумел нанести ощутимого вреда разбойникам, ушедшим из-под удара в сопредельную Литву.
На следующий год Лисовский вновь появился в Северской земле. Но участь его была предрешена: что не сделали царские воеводы, сделал его величество случай. В безобидной ситуации опытный конник упал с лошади и разбился насмерть. Однако еще долго осколки его банды продолжали бесчинствовать не только на московской, но и на своей, польской земле.
Итак, мы видим, как день за днем, несмотря на кажущуюся бездеятельность молодого царя и приписываемую правительству неспособность, улучшалось экономическое и военное положение Московского царства. И пусть по лесам и большим дорогам еще бродили шайки «лихих людей», а царская казна не могла похвастаться не то что изобилием, а и достатком, тем не менее на повестке дня уже стоял вопрос об избавлении от иностранных интервентов и освобождении занятых ими земель. Речь пойдет о Речи Посполитой и Швеции.
Начнем со Швеции. Мы помним, что, после взятия в июле 1611 года Новгорода войсками Якова Делагарди, новгородский митрополит Исидор и воевода князь Федор Одоевский, с благословения вождей Первого ополчения и от имени всего Московского государства, отправили в Стокгольм представительную делегацию к шведскому королю Карлу IX с наказом просить его дать им в государи одного из своих сыновей. Просьба была воспринята благосклонно, но по ряду причин, в том числе и в связи со смертью Карла IX, приезд королевича откладывался более года. К тому времени образовалось Второе ополчение, вожди которого уже отрицательно относились к самой идее приглашения членов иностранных королевских семей на русский престол. Однако, чтобы не спровоцировать шведов на активные действия в разгар войны с поляками, захватившими Москву, Смоленскую и Северскую земли, их представителю, в лице все того же князя Одоевского, был дан уклончивый ответ, смысл которого сводился к тому, что Земский собор в принципе может пригласить на царство шведского принца, но при одном непременном условии: он должен принять православие. Уловка удалась: шведы, занятые своими делами, в русские события вмешиваться не стали. А тем временем ополчение и казаки освободили Москву и избрали на престол Михаила Федоровича Романова. Вот тут-то шведы и опомнились.
Еще до венчания Михаила на царство новый шведский король Густав-Адольф прислал в Новгород грамоту, в которой приглашал представителей всего Российского царства в Выборг для приведения их к присяге шведскому королевичу Карлу-Филиппу, который выехал туда в сопровождении своей свиты и соответствующей охраны. Однако в Выборг прибыла только новгородская делегация с предложением королевичу пожаловать в Новгород. Отказ других русских земель присягать Филиппу стало поводом к тому, что шведы, отказавшись от создания царства в рамках одной лишь Новгородской земли, потребовали от новгородцев присоединиться непосредственно к Швеции на правах автономии. Филипп отбыл в Стокгольм, а вопросы будущей аннексии новгородских земель и приведения новгородцев к присяге королю Густаву- Адольфу были поручены фельдмаршалу Эверту Горну, заменившему Якова Делагарди на посту новгородского наместника.
Но и новгородцы были не лыком шиты. Опасаясь давать прямой ответ об их нежелании переходить в шведское подданство, они то апеллировали к первоначальному договору с Делагарди, то затевали бесконечные согласования и референдумы. В конце концов новгородский воевода князь Никифор Мещерский не выдержал. Он пошел к Горну и напрямую заявил, что новгородцы от Московского царства отсоединяться не хотят и присягать шведскому королю не будут. Результат был заранее известен: князь и его единомышленники оказались в тюрьме, а напор на других, «лучших людей» со стороны шведских интервентов только усилился.
Тогда новгородцы попросили еще одну, и последнюю, отсрочку. Они взяли на себя миссию поехать в Москву якобы для того, чтобы напомнить боярам их прежние обещания, и если они и на этот раз откажутся принять на московское царство шведского королевича, то Новгород один поцелует крест королю. На самом же деле посольство ставило для себя задачу вымолить прощение у царя Михаила Федоровича за невольную измену и попросить помощи у Земского собора в освобождении Новгородской земли. В Москве понимали, что в условиях внутрироссийской смуты открытая конфронтация со Швецией может создать для молодой династии дополнительные трудности, поэтому посольству были вручены две грамоты: одна, официальная, от Думы, с упреками в измене, а другая — негласная, в которой царь прощал новгородцев и призывал их бороться за единство земли Русской. Однако в связи с предательством московского думного дьяка Петра Третьякова, уведомившего Горна об истинных целях посольства и о наличии секретного царского послания, тайное стало явным. В результате участники посольства были подвергнуты жестоким репрессиям со стороны шведов. Больше других пострадал архимандрит Киприан, терзаемый голодом и холодом и до полусмерти избиваемый на правеже.{3}
И все же, несмотря на недостаток сил и средств, новое правительство изыскало возможность выставить против шведов боярина Дмитрия Трубецкого, окольничего Данилу Мезецкого и стольника Василия Бутурлина, соединившихся осенью 1613 года у села Бронницы, что в 25 километрах к юго-востоку от Великого Новгорода. Однако недавняя «болезнь» подмосковного казачьего табора повторилась вновь. Казаки и другие военные люди, игнорируя тщетные попытки своих воевод организовать хоть какое-то наступление, бросились грабить местных жителей. Воспользовавшись этим «нестроением», шведы осадили русский лагерь и нанесли московскому войску жестокое поражение, так что даже воеводам пришлось спасаться бегством. Попытка же усилить давление на шведов за счет вроде бы раскаявшихся казаков и «лихих людей», посланных под Тихвин, как мы уже писали, также успеха не принесла. Хуже того, осенью 1614 года шведский король сам явился в русские пределы и после двух приступов овладел Гдовом.
Тем временем положение и в самой Швеции было далеким от идеального. Ее казна была пуста, а вокруг, по выражению шведского канцлера, — «большей частью открытые враги или неверные друзья», вследствие чего Густаву-Адольфу мир с Москвой был нужен не меньше, чем Михаилу Федоровичу мир со Швецией. Но если царь желал достигнуть его путем переговоров с помощью иностранных посредников, то король, для извлечения максимальной прибыли, действовал с позиции силы. Чтобы усилить свои позиции в переговорном процессе, он задумал овладеть Псковом. Однако конфуз, постигший польского короля Батория за 34 года до этого, повторился и с королем Швеции. Более того, он сам получил ранение, потерял фельдмаршала Эверта Горна и множество других своих солдат и офицеров. Единственное, чем он положительно отличался от своего предшественника, так это тем, что не стал испытывать судьбу долее трех месяцев, по истечении которых осада была снята.
Переговоры между Москвой и Стокгольмом проходили тяжело. Несмотря на активное посредничество представителя английской короны сэра Джона Мерика, даже такой незначительный вопрос, как место проведения переговоров, обсуждался почти год — с февраля по декабрь 1615 года. Наконец оно было определено — деревня Дедерино, что на полпути между Осташковом и Старой Руссой. 4 января 1616 года дедеринские переговоры начались с бесконечных препирательств о титулах, родовитости государей и прежних взаимных обидах. Кое-как разрешив эти вопросы, послы приступили к обсуждению условий договора, где взаимные территориальные претензии занимали ключевое положение. Аппетиты сторон оказались настолько неприемлемыми друг для друга, что послы разъехались по своим столицам за инструкциями, заключив трехмесячное перемирие — с 22 февраля по 31 мая. Возобновление переговоров откладывалось несколько раз по той же причине. И вот 31 декабря они встретились вновь, но теперь уже в селе Столбове, расположенном между Ладогой, где находился шведский штаб, и Тихвином — резиденцией русского посольства. Два месяца ожесточенных споров завершились подписанием 27 февраля 1617 года так называемого Столбовского договора о «вечном мире». Согласно этому договору Московскому царству возвращались Новгород, Порхов, Старая Русса, Ладога, Гдов и Сумерская волость, шведам же отходил весь приморский край: Ивангород, Ям, Копорье, Орешек, Ижора и Корела с уездами. Московский царь отказывался от своих притязаний на Ливонию и Карелию. Таким образом, Москва, как и при Иване Грозном, вновь лишалась выхода к Балтийскому морю. Условия крайне невыгодные, но с учетом неоконченной войны с Польшей и эти условия выглядели благом для России, ибо одним врагом становилось меньше.
14 марта русские послы, князь Даниил Мезецкий и дворянин Алексей Зюзин, вступили в покинутый шведами полувымерший и наполовину сожженный Новгород, находившийся под пятой завоевателей долгих пять с половиной лет. Митрополит Исидор и оставшиеся немногочисленные жители, истощенные голодом и обобранные правежом, встречали их громким плачем. В Софийском соборе собравшимся горожанам была
