исчезновения династии Славена—Гостомысла. Умирая, Гостомысл должен был сделать выбор: сыновьям какой из дочерей отдать предпочтение? Сына старшей дочери, у которого, казалось бы, было больше прав на княжеский стол, не жаловали новгородцы да и сам князь. Поэтому Гостомысл для пущей убедительности прибегнул к «гласу божьему» – во сне ему привиделось «древо, произрастающее из чрева его средней дочери Умилы, жены Годолюба, князя прибалтийских славян рарогов, от которого насыщаются люди всей земли». Вполне легитимное завещание в духе того времени.
Так появился на Руси Рюрик, причем не только по воле умершего князя, но и, как свидетельствуют летописи, по решению совета старейшин всех племен, входивших в Новгородское княжество (русь, чудь, словене, кривичи, весь, дреговичи).
С этого времени началась летописная история Руси-России, правда, далеко не однозначная в оценках происходивших событий и их участников, споры о которых не умолкают до сих пор. Что же тогда говорить об истории долетописной, если выводы о жизни многих поколений историкам приходится делать по кратким упоминаниям в западных и восточных хрониках, по документам сомнительного происхождения, по легендам, сказаниям и даже сказкам?
Однако чем богаты, тем и рады.
Русь доордынская
Глава 1
Мы уже говорили, что государствообразующий народ не появляется в одночасье, но так сложились обстоятельства, что хронологию русской истории, русской государственности мы вынуждены вести с появления на Новгородской земле Рюрика и его рода. Вот так незатейливо и простенько: из темноты к свету, из небытия в бытие, из безымянности к совершенно конкретным лицам, и не просто лицам, а, как нас в том пытаются убедить, носителям более высокой культуры, которые почему-то не удосужились даже поинтересоваться прошлым доставшихся им в управление аборигенов и оставить о них хоть какие-нибудь этнографические заметки, дабы заклеймить их дикость и показать, до каких высот они их потом поднимут. Да что там аборигены, если они и о своей-то просветительской работе не писали более двухсот лет! Может быть, скромничали? Хотя, если вспомнить, что история пишется победителями, то, наверное, не скромничали, а писали, и настолько конкретно, что по прошествии этого времени великий князь посадил за ревизию этих хроник сначала ученого монаха Нестора, а потом и игумена Сильвестра, которые скомпилировали Повесть временных лет и Начальную летопись, причем первоисточники, в том числе и о дорюриковских временах, странным образом исчезли. Так что всем нам приходится довольствоваться официальной историографией Древней Руси в редакции то ли Святополка II, то ли Владимира Мономаха, княживших в те времена. И в нашем праве соглашаться с ней или ставить ее под сомнение.
Первое же, что вызывает сомнение, – это вопрос о происхождении власти, спорят по которому вот уже более тысячи лет. В мирные и благополучные времена спор этот затухает, а если и ведется, то корректно и на научном языке; в смутные же времена, замешанные на социальных противоречиях, спорят на повышенных тонах с применением силы и порой так бушуют, что впору спорщиков в смирительные рубашки облекать. Верх берут попеременно то патриоты и националисты, то всечеловеки и русофобы. А о чем, собственно, спор? О национальной принадлежности Рюрика? Вроде бы мелковата тема, да и вряд ли она достойна того, чтобы занимать умы людей в течение такого продолжительного периода. На самом деле, предмет спора достаточно серьезный и формулироваться он должен примерно так: способны ли мы, русские, самостоятельно обустроить свою жизнь, состоятельны ли мы как государствообразующая нация и нужно ли нам соглашаться с утверждением, что всякий нерусский на Русской земле более способен управлять и быть хозяином, чем ее коренной житель? Вот, на мой взгляд, что стоит за признанием или непризнанием варяжской версии происхождения власти на Руси.
Предвижу, что найдутся люди, которым не понравится такая постановка вопроса, которые скажут, что эдак я, мол, подменяю предмет спора, что старая полемика «славянофилов» и «западников» благополучно завершилась, что давно все обговорено и переговорено, что все это в прошлом и никакого практического значения для современности не имеет. Другие могут пойти еще дальше: обвинят меня в разжигании межнациональной розни, противопоставлении нации и других богопротивных грехах. Представьте, что я испугался и засомневался: «А может быть, они правы и жупел ”западничества” лишь плод больного воображения представителей ”квасного патриотизма”? И никто не покушается на нашу русскость и наши сомнительные русские богатства». Стоп! Стоп! А как же понимать события новейшей истории? Ведь сначала нам вбивали в голову, что Русское государство, в отличие от западно-европейских, и особенно скандинавских, не может быть эффективным собственником и что управление народно-хозяйственными объектами нужно передать в частные руки. Потом, убедившись, что и частник, поставленный в безысходное положение, якобы не оправдывает возлагавшиеся на него надежды, подкидывают нам «новую» идею и, как встарь, начинают приглашать не просто немцев-приказчиков, немцев-экономов, а целые управляющие компании, естественно с Запада. «Земля-де наша все еще обильна, а порядка как не было, так и нет». Дальше – больше. Вопрос из технологии управления переходит в другую плоскость. Речь уже ведется о форме собственности. Иностранцам, мол, нужно продать завод, рудник, аэропорт. Они и управятся лучше, и больше денег вложат в развитие. А ведь это говорят не досужие журналисты и уже не завлабы и эмэнэсы, а представители правительства, губернаторы, министры, которые свое личное неумение управлять почему-то считают возможным переложить на всех нас. Не есть ли это доказательство их приверженности варяжской теории о превосходстве европейцев над несостоятельными азиатами-русскими? Не свидетельствует ли это об актуальности старого спора «славянофилов» и «западников» и для ХХI века? Хуже того. Старый спор о приоритете власти благополучно трансформировался в спор имущественный: кому владеть всем тем, чем богата земля Русская?
Вопрос, как мы видим, не так и прост, поэтому будет все-таки небесполезно продолжить рассуждения на тему: «Откуда все-таки пошла земля Русская и как она управлялась». Может быть, нам удастся найти кое-какие объяснения событиям минувшего и настоящего и, даст Бог, заглянуть в грядущее.
А начнем мы, пожалуй, опять же с истории и ее классиков.
Считается, что Геродот, совершивший в V веке до Р.Х. путешествие в Северное Причерноморье и ознакомившийся с условиями жизни обитавших там скифских племен, сделал удивительный вывод, сводившийся к тому, что племена эти ведут такой образ жизни, какой указала им природа страны. А природа этих мест, как спустя две с лишним тысячи лет подметил его русский коллега С.М. Соловьев, от Белого моря до Черного и от Балтийского до Каспийского представляла собой довольно однообразную картину, без резких переходов и значительных возвышений, что как бы исключало областные привязанности и предрасполагало к однообразным же занятиям. А это в свою очередь обусловливало однообразность в обычаях, нравах, вероучениях. И.А. Ильин к этому выводу добавил еще и влияние русской бескрайней равнины, дремучих лесов и паутины рек на формирование сердечной созерцательности у проживавших там народов – не только русского, но и других, ибо «всякий другой народ, будучи в географическом и историческом положении русского народа, был бы вынужден идти тем же путем, хотя, – отмечал Ильин, – ни один из этих других народов, наверное, не проявил бы ни такого благодушия, ни такого терпения, ни такой братской терпимости, какие были проявлены на протяжении тысячелетнего развития русским народом».
Здесь Иван Александрович как бы отсылает нас к еще более ранним – дохристианским страницам прарусской и праславянской истории. К временам, когда формировалась душа народа, когда народ искал идеал и предмет для подражания, когда закладывались религиозные представления.
Многие авторы совершенно правильно отмечают, что русский народ зарождался и развивался в таких географических условиях, которые с полным основанием можно было бы назвать «проходным двором», через который тысячи лет прокатывались волны вынужденных переселенцев, в связи с чем населявшие эти места люди должны были быть всегда готовыми либо бежать, либо обороняться. Мелкие группы переселенцев наши пращуры принимали благодушно и без опасения, благо свободной земли было предостаточно, к тому же новые люди только усиливали территориальные межплеменные союзы. А вот массовые передвижения народов были смертельно опасны для русичей, так как гонимые
