требовались колоссальные затраты. Система Челомея позволяла их сократить и ускорить строительство такого щита, что позволило ему и удержаться «на плаву» как разработчику и генеральному конструктору. Он внес очень большой вклад в создание относительно дешевой ракеты, к тому же в ней он применил и нетрадиционную конструкцию.
Королев, Янгель использовали при строительстве боевых ракет и ракетоносителей классическую авиационную технологию — силовой набор, обечаек со шпангоутами, которые обшивались металлом. А Челомей, используя близость к Хрущеву, возникшую благодаря сыну — Сергею Никитовичу, который у него работал, сумел «подхватить» КБ Мясищева (ныне — завод им. Хруничева). Мясищев был смещен с поста генерального конструктора, ему предложили возглавить ЦАГИ, а Челомей взял это КБ, как филиал своего основного, которое находилось в Реутово. И тем самым «унаследовал» все конструкторские и технологические наработки Мясищева. В это время Мясищев строил стратегический сверхзвуковой бомбардировщик М-50, вслед за серией М-4 (наш первый дальний стратегический бомбардировщик, межконтинентальный), который был развернут после Ту-16. В М-50 Мясищев использовал не классический силовой набор конструкций, а панели обшивки, в которых вначале путем химического фрезерования, а потом и механического, создавались ребра жесткости. И фюзеляж и крылья изнутри напоминали вафельное полотенце, свернутое в трубку. Ребра жесткости решали задачи прочности, а освободившийся объем использовался под топливо. Это, конечно, значительное и интересное конструкторское решение, которое позволило создать самолет, умеющий летать на сверхбольшую дальность.
Но поскольку ракетно-космическая эйфория «закрыла» стратегическую авиацию, Челомей использовал идеи Мясищева, воплощенные в М-50, для создания двух ракет, сыгравших исторически громадную роль. Это Р-100-«сотка» и Р-500-«пятисотка». Из «пятисотки» вырос знаменитый «Протон», самый тяжелый космический носитель, который имеет Россия. И по сей день королевская «семерка» и «пятисотка» Челомея являются ракетоносителями, решающими все задачи современной отечественной космонавтики по выводу на орбиту экипажей и объектов различного назначения. Лучше ничего никто пока не сделал…
Вот эта технология «вафли» и множество других интересных решений позволили Челомею вырваться вперед. Но получилось у него это не сразу — вначале он выдвинул ряд одиозных и сверхфантастических по тем временам предложений, которые дали возможность военным не очень добродушно шутить:
— Янгель работает на нас, Королев — на ТАСС, а Челомей — в унитаз…
Это был прозрачный намек на то, что Королев увлекся запусками космических систем, которые носили скорее пропагандистский характер, но не давали результатов, соизмеримых с затратами на них. Мы доказывали всему миру, что можем выводить на орбиту какие-то объекты, решать биологические задачи, позже — отправили туда человека… Но эти достижения были явно несоизмеримы с теми, что мы имеем сегодня, когда развитие человечества нельзя представить без прогресса в области космонавтики. Роль Королева в том, что освоение околоземного пространства принесло столь впечатляющие результаты, громадна. Но в тот период, о котором идет речь, мало кто понимал, какие преимущества сулит человечеству освоение космоса.
Короче говоря, такой поворот событий сильно подействовал на весь отечественный авиационный мир и, естественно, не мог не сказаться на работе нашего института. «Эхом» их стало и историческое заседание коллегии МАП осенью 1959 года, на котором мне довелось присутствовать. На ней обсуждался один вопрос: в каком же направлении теперь развивать авиационную промышленность? То ли ей тоже примкнуть к дележке ракетно-космического «пирога», то ли продолжать делать свое авиационное дело? Заседание было очень бурным, выступали практически все наши ведущие генеральные и главные конструктора, ученые, а поскольку мы находились под политическим давлением руководства страны, которое провозгласило ракетно-космическую доктрину, то очень многие подстраивались под эту политическую линию. В частности, от имени ЦАГИ речь держал академик В. В. Струминский, который присоединился к концепции правительства и ЦК КПСС и доказывал, что теперь наступил практически конец авиации… Ну, если не конец, — гражданская-то авиация остается, как и ряд проблем народного хозяйства, которые можно решить только с ее помощью, — то роль боевой авиации будет сводиться к каким-то второстепенным задачам, особенно в области обороны страны. На передний план выходят зенитные, баллистические и всякие другие ракеты, а пилотируемая авиация начинает себя изживать. Всех очень мудро и здраво рассудил Андрей Николаевич Туполев. Он вышел на трибуну и произнес речь, смысл которой сводился к следующему:
— Ребята! Пока есть атмосфера, человек будет летать в атмосфере. Поэтому — берегите атмосферу! И не бойтесь, что авиация «загнется». Авиация будет всегда, не беспокойтесь…
Эта короткая речь как будто мгновенно всех отрезвила. И после этого заседания коллегии МАП, — а также, я уверен, и других, на более высоком уровне — родилось новое министерство — общего машиностроения. В него перешли разработчики и конструкторы, сменившие авиационную тематику на космическую: Челомей со своими КБ и заводами, НИИ-1, ставший центром им. Келдыша и занимающийся жидкостно-реактивными двигателями, ОКБ Лавочкина, которое переключилось на решение проблем дальнего космоса, и «лунники», и другие. В MOM перешел и Королев с НИИ-88 и группой заводов. Первым министром нового министерства был назначен С. А. Афанасьев. Так родилось специальное направление в советской технике — ракетно-космическая отрасль.
С моей точки зрения, этим самым был нанесен громадный ущерб развитию единых авиационно- космических технологий. Во всем мире — в Европе, Америке, на других континентах — фирмы, которые занимаются ракетно-космическими системами, работают и над авиационными системами. Поэтому взаимное перетекание идей — конструкторской и технологической культуры — обогащало оба направления, идущих по одной технической линии. Естественно, это вело и к удешевлению систем, поскольку исключалось дублирование каких-то работ. В Советском Союзе же были созданы две параллельные мощнейшие промышленности, которые в силу ведомственных барьеров, стали развиваться самостоятельно. А это, во-первых, привело к двойной трате средств на технологии, оснастку, создание коллективов, конструкторских школ, испытательных баз и т. д., а,
во-вторых, на десятилетия был положен водораздел между родственными областями знаний. Выше я приводил пример, как авиационные достижения Мясищева помогли Челомею создать свои ракеты, позволив ему опередить друзей-конкурентов.
Этот водораздел родился не потому, что состоялось заседание коллегии МАП, о котором я рассказал выше. Он просто стал выражением противоречий в высших сферах руководства страны, в первую очередь между министром авиационной промышленности П. В. Дементьевым и секретарем ЦК КПСС, ведущим вопросы «оборонки» Д. Ф. Устиновым. Они недолюбливали друг друга. Дементьев хотел поскорее освободиться от космических «побегов», неожиданно быстро проросших в недрах МАП, прежде всего от такого авторитарного и авторитетного конструктора, как Челомей, который, похоже, не давал ему спокойно жить. А Устинов, исторически выросший и вышедший из оборонной промышленности, стремился всеми силами облегчить жизнь Королеву «со товарищи», которые ему были более близки, чем авиационные деятели, потому что, будучи в свое время министром оборонной промышленности, он как раз и поднимал на щит ракетно-космическую область. Это было его детище… Так и родилось MOM. Но и там не все пошло гладко.
Если вначале Челомей делал много «макулатуры», то потом стал давать хорошие изделия — сделал «сотку», потом «пятисотку» и заложил конструкцию «семисотки». Создав «пятисотку», а тем самым — базу ракетоносителей, он начал заниматься космическими аппаратами. А поскольку в одном министерстве оказались два генеральных конструктора — Королев и Челомей — естественно, между ними развернулась конкурентная борьба. Как раз в это время по всей стране звучал призыв «достойно встретить 50-летие Советской власти». На него решено было ответить «Лунной программой».
Королев делал ракету Н-1, очень мощный носитель, но в нем с самого начала была заложена порочная идеология. По технологическим возможностям трудно было сделать ЖРД с большой тягой, и Королев отдал предпочтение связке 40 двигателей конструкции Н. Д. Кузнецова. Регулируя их тягу, надеялись обеспечить поперечное управление ракетой через создание момента. В этом и заключалась инженерная ошибка. Невозможно было добиться равномерности процесса управления, кроме того, возникала неравномерная нагрузка на конструкции, что потребовало их усиления и тем самым —
