С ним он задержался дольше. Сперва какое-то время разглядывал, вроде как любуясь, и на его смертельно-бледном, не сказать что особенно красивом (с точки зрения Йоргена, разбиравшегося в красоте не лучше собственного папаши) лице блуждала благосклонная полуулыбка. Потом провел тыльной стороной ладони по щеке, взял пальцами за подбородок, развернул голову чуть вбок, чтобы лучше стала видна шея, убрал прядь волос за ухо… Было неприятно, но терпимо. Что произойдет дальше, Йорген знал, видел много раз, сидя в засаде, дрожа в мокром насквозь, леденяще холодном плаще (чтобы не учуял кровосос постороннего присутствия): вот сейчас тварь поцелует его в эту самую шею своими синюшными губами, потом поднимет на руки и понесет бережно в свое логово, чтобы там в уединении завершить ритуал.
И он почувствовал это холодное, мертвое прикосновение, ощутил запах могильного тлена, сырой земли… И вдруг носферат отпрянул, лицо его исказила гримаса ужаса и отвращения, так бывает, когда человек, откусив большой кусок прекрасного с виду яблока, обнаруживает внутри скопище сытых белых червей, копошащихся в рыхлой коричневой массе. «Чего это он?» – подумал Йорген с обидой, но виду не подал. Не станешь же, в самом деле, спрашивать у ночной твари: «Чем я тебе не по вкусу пришелся?»
«Наверное, дело в крови нифлунга, – решил для себя ланцтрегер. – Я наполовину принадлежу Тьме, вот и не понравился ему… Идиот! Мог бы сначала разобраться, прежде чем целоваться лезть!» Ему мучительно хотелась стереть с шеи влажные следы племянниковых губ, но нужно было лежать смирно, симулируя зачарованный сон.
А носферат, оправившись от потрясения, вплотную занялся силонийцем. Выбор был сделан.
Никогда прежде не доводилось Кальпурцию Тииллу испытывать чувства столь противоречивые. Ужас и восторг. Отвращение и томительное влечение. Желание, чтобы эти ледяные прикосновения прекратились немедленно и чтобы они длились вечно… Изящно удлиненное (по мнению Йоргена, «лошадиное»), мраморно-бледное и неподвижное лицо носферата, его угольно-черные глаза, капризно выгнутые губы, чуть оттопыренные клыками, его пальцы, холодные, но нежные, его волосы, спадающие красивыми белыми прядями, ласково щекочущими лицо жертвы, – все это отталкивало трепетно замершего Кальпурция и в то же время притягивало страстно. Ему было мучительно хорошо в объятиях живого мертвеца и в то же время мучительно стыдно, потому что ведь женатый человек, и вообще, если бы этот носферат прекрасной девой был – тогда еще куда ни шло, а тут уже перверсией попахивает…
«А потому что говорили тебе: до дна надо пить! А ты – «горько, горько»! – укорял его потом Йорген. – Вот и испытал, что такое чары носферата. Впредь будешь разумнее».
…Безвольно обмякшее тело Кальпурция лежало на руках у носферата, голова запрокинулась, силониец блаженно улыбался, взор его блуждал, и Йорген вдруг очень отчетливо понял: это уже не игра, это по-настоящему! Так и не допил, паразит, полынное варево, так и выплеснул половину, когда на него не смотрели! И спасай его теперь, потому что от самого толку ждать не приходится.
Племянник нес свою жертву вверх по холму, прямиком к склепу, не разбирая дороги. Йорген тоже так умел: в темноте, бесшумно и быстро, не хуже любой ночной твари. А Легивар не умел, он цеплялся за плети шиповника, спотыкался и падал в колючки. Множество мелких, но кровавых царапинок мгновенно покрыли лицо и руки. Носферат стал замедлять ход, принюхиваться, озираться пока еще неуверенно, но с возрастающим интересом. Свежая кровь манила его. Еще немного – и голод возьмет верх над романтическим чувством, и тогда он в лучшем случае бросит Кальпурция и устремится на запах, в худшем – вцепится клыками в то, что ближе, а именно в шею зачарованного силонийца. Допустить этого Йорген не мог.
– Дальше не ходи, останься здесь! Он тебя чует! – велел он бакалавру, и тот по голосу понял: на этот раз от полемики надо воздержаться.
Вот так и вышло, что остался ланцтрегер фон Раух один на один с носфератом. Шел следом, на расстоянии в пятьдесят шагов, и бранился мысленно, но очень некультурно, в стиле отцова конюха Фроша: «Охотнички, мать вашу!
Во Тьму ходили – так и не научились ничему! Ведьмаки несостоявшиеся, гроза кладбищ, склепов и одиноких могил! Возись теперь с вами, так-растак в хвост и гриву!» В общем, если бы его любимая мачеха, леди Айлели, умела читать мысли на расстоянии, она конечно же была бы очень огорчена. Обычно он себе подобного не позволял, но слишком уж напряженным был момент, нервы брали свое.
Склеп встретил Йоргена чернотой провала, дверь оказалась широко открыта, висела на одной петле. Из глубины подземелья тянуло холодом и сыростью. Было жутковато, если честно. Но конечно же не племянник его страшил – вот еще, стал бы он бояться одного-единственного носферата! Не дождется! Страх был иррациональным, он рождался в каких-то дальних уголках сознания, хранящих память о тех далеких временах, когда предков нынешних людей, пришедших в этот мир на смену другим народам, подстерегало в недрах пещер древнее, неведомое Зло, от которого не было спасения живому. Мир изменился, человек стал силен, вооружившись металлом и магией, но глубины земные по-прежнему внушали страх: мало ли кто там гнездится в темноте? Ка-ак выскочит, ка-ак схватит!..
«Глупости, – сказал себе Йорген, – кроме обычного носферата, там нет никого и быть не может: две твари в одном гнезде не живут. Убить его, и дело с концом, и так уже полночи провозились!»
Тридцать скользких, замшелых ступеней вели от входа в глубь холма. Самые верхние были освещены луной, услужливо выглянувшей в прореху облаков. Но внизу мрак становился кромешным. Не так часто приходилось Йоргену радоваться темной природе своей, но теперь настал именно такой момент. Будь он чистокровным человеком, ему пришлось бы зажечь факел, и носферат непременно обнаружил бы постороннее присутствие. Но зрение нифлунга позволяло преследователю оставаться незамеченным даже в самом гнездилище твари.
Лестница вывела его в длинный коридор, выложенный изъеденным плесенью мрамором, местами меж сочленений плит пробились корни растений, казалось, это чьи-то тонкие хищные пальцы тянутся к горлу непрошеного гостя: удивительно, сколь зловещими могут представляться разыгравшемуся воображению вещи самые что ни на есть безобидные. Даже забавно.
Воздух стал сырым и затхлым, постепенно вонь нарастала, и Йорген старался дышать ртом. «Это уже не склеп, это катакомбы какие-то! Не лень же было рыть!» – злился он, отсчитывая шаги по коридору: тридцать, сорок, пятьдесят…
Кончилось! Пространство резко расширилось, открылась камера, уставленная старыми и новыми гробами. И по гробам этим можно было прочесть всю историю рода Айсхофов, со времен его могущества и процветания до полнейшего упадка. В глубине, у дальней стены, возвышались массивные и грубые каменные саркофаги, были они, пожалуй, древнее самого замка. Потом шел ряд саркофагов резных, украшенных лежащими скульптурами, – эти были достойны пожирать плоть [10] королей! Но чем ближе к выходу, тем беднее становились погребения. Вместо искусной резьбы появлялись гравированные таблички с именами, сначала серебряные, потом медные. Камень сменялся деревом, дерево от времени рассыпалось в прах, только кованые ручки оставались лежать в пыли.
У самого входа гробы были целее, но вид имели простой до неприличия: деревянные ящики, сколоченные на скорую руку и обитые тканью, потерявшей цвет от сырости. Пожалуй, это именно от нее исходил тяжелый запах плесени, который Йорген сначала ошибочно приписал разлагающимся телам. Почему-то открытие это его воодушевило, и всякий страх пропал. Неизвестности больше не было – лишь сырая подземная камера, множество плесневелых гробов и один носферат, аккуратно распластавший свою блаженно улыбающуюся жертву на гладкой крышке древнего саркофага и уже примеряющийся зубом к беззащитной шее. Сцену эту было видно особенно хорошо, потому что тело твари испускало слабое мертвенно-голубоватое свечение, подобное кладбищенским огням. Так что целиться было удобно.
– Кхе-кхе! – сказал Йорген громко. – Я не помешаю вашей семейной идиллии, друг Тиилл?
Носферат резко выпрямился, обернулся на звук… и получил в сердце серебряный болт из арбалета, позаимствованного в оружейной замка вместе с колом. Для вервольфа на этом все было бы кончено. Но вампир не оборотень, у него природа другая: серебро больно ранит его, но убить не может, тут осина нужна.
Племянник отлетел на несколько шагов (оставив в покое тело Кальпурция, чего, собственно, Йорген и добивался), но тут же вскочил на ноги, растопырил когти и ринулся в бой. Враг человеческого рода против стражника. Носферат против полукровки-нифлунга. Темное существо против существа наполовину темного.
А дальше – пошла рутина. Сколько-то они прыгали между гробами и с гроба на гроб, иной раз удачно,
