Свет. Испытание Добром?

руководство оповестили. Если оно не пожелало нас понять – это уже не наша беда. В случае чего пусть пеняют на себя.

– Не все, – возразил Йорген, возвращаясь к своему нормальному облику. – Если эти идиоты-колдуны действовать не желают, надо поставить в известность городские власти, пусть знают, какая дрянь завелась на их земле. Завтра утром схожу в ратушу.

Сходил. И что же? Да было то же самое! Выслушали благосклонно, поблагодарили. «Не извольте беспокоиться, благородный господин, публичные сожжения в нашем королевстве запрещены уж тому двести лет как эдиктом его величества Ульриха Пятого, и отменять его ради удовольствия приезжего хейлига никто не станет. Я лично такого разрешения ни за что не выдам».

– А если не станут они разрешения спрашивать? – усмехнулся Йорген устало.

Бургомистр, сытенький, кругленький дядечка средних лет, округлил глаза:

– Но это же совершенно невозможно! Мы очень строго следим, чтобы в городе не было пожаров! Даже для того, чтобы простой костерок во дворе развести, мусор пожечь – и то требуется дозволение цехового либо квартального старшины. А целого человека спалить – это какой же надо кострище раздуть! Нет, никак невозможно без разрешения, письменного и с печатью!

– Тьфу! – сказал Йорген на это и ушел домой писать письмо.

«Приветствую тебя, любезный мой брат Дитмар фон Раух, лагенар Нидерталь, – гласило оно. – Во первых строках сего письма спешу сообщить, что, несмотря на тяготы тайного учения, остаюсь в здравии телесном и душевном, чего желаю и тебе. Сообщаю также, что всех денег, полученных от нашего почтенного отца, издержать пока не успел, а потому передай ему при случае, чтобы новых не посылал, а лучше пусть закажет на них у ювелира эмалевый медальон в виде овцы, величиной с пол-ладони, с инкрустированными сапфиром глазками и золотыми копытцами. Я видел такой у нашего ректора и заказал бы сам, да ювелиры в Реонне, говорят, недостаточно искусны. Хотя нет, лучше поступить иначе. Возьми у отца причитающуюся мне сумму, якобы для передачи с оказией, а заказ сделай сам, ибо отец, как тебе известно, увлечения моего не одобряет и будет сердит. Рисунок для ювелира прилагаю.

Теперь о главном. Не подумай, брат мой, что чужбина и тайная наука сделали меня нечестивцем, позабывшим законы божеские и возжаждавшим крови, но поступи так, как я прошу, от этого зависит жизнь многих людей. Ежели доведется тебе увидеть в наших землях храм Дев Небесных, но не простой, а обвитый снизу доверху наружной лестницей – вели сжечь его или разметать до основания, буде он выстроен из камня. Всех хейлигов и динстов его пусть гонят палками до самых границ королевства, а еще лучше – в темницу их, на хлеб и воду, чтобы неповадно было учить народ вредной ереси. Прихожане же его пусть отработают по месяцу на постройке дорог или очистке сточных канав, чтобы повыветрилась дурь из их несчастных голов. И отцу нашему передай, пусть поступает так же.

На том прощаюсь и посылаю привет старшему разводящему Картену Кнуту, а также дорогим нашим родителям, ландлагенару Норвальду и леди Айлели, и брату Фруте фон Рауху, богентрегеру Райтвису на чердаке, если вдруг случится тебе их в скором времени увидеть.

Любящий и преданный брат твой,

Й. фон Р., ланцтрегер Эрцхольм

Р.S. Да, чуть не забыл! Уточни, пожалуйста, есть ли в Эренмарке закон или указ, запрещающий аутодафе. Если вдруг нет – повлияй как-нибудь на его величество молодого короля Видара, пусть подпишет немедленно».

Письмо ушло с гонцом в тот же день, и Йорген почувствовал душевное облегчение: его долг перед обществом выполнен, можно жить спокойно.

Глава 3, в которой в Реонну прибывает Кальпурций Тиилл, очень обеспокоенный предстоящей войной с облачными зверьками и коровами, а белошвейка Лизхен предстает перед нами закоренелой грешницей

Приятный сюрприз ждал Йоргена сразу после заключительного экзамена, сданного, к слову, самым наилучшим образом. Еще бы он его не сдал! Экзамен был ночным, по боевой магии. Практику боевого искусства первогодкам еще не преподавали, ограничивались теорией. А тут вдруг решили выявить, на что они годны в ситуации критической и неожиданной. Так сказать, испытание первым боем.

Испытали, смешно сказать! Одного-единственного плотоядного гайста натравили на самого начальника Королевской Ночной стражи, северянина, выросшего в боях с порождениями Тьмы! Велели явиться в академию к двум часам пополуночи, а сами по дороге выпустили на него тварь, вселившуюся в крупного угольно-черного барана. Зверь хищно рычал, рыл копытом мостовую, сверкал огненными глазами и делал выпады в сторону своей «добычи», клацая желтыми зубами. Ну Йорген его и угробил походя, машинально. Удивился еще, почему такой вялой и нерасторопной оказалась тварь. Обычно на полное истребление хорошего голодного духа приходится затрачивать немало усилий, это работа не для новичка. Сначала нужно гайста распознать (что тоже не всегда просто, поди-ка угадай без специальной подготовки, злой дух тебя атакует или просто взбесившееся животное), убить вмещающее тело (экзорцизмом в уличном бою заниматься некогда), потом нематериальную субстанцию обездвижить и локализовать в пространстве заклинанием Трех Ветвей и, наконец, добить окончательно путем иссечения серебряным клинком.

На этот раз все было проще. Тварь позволила обездвижить себя прямо в теле хозяина – мечта экзорциста (просто не хотелось убивать чужую собственность – доказывай потом хозяевам, что злой дух был, а не воровство). Ланцтрегер ее спокойненько изгнал и иссек. Свободный от одержимости баран тут же утратил весь свой зловещий колорит и превратился в обычную неухоженную скотину с прошлогодними колючками в заду. Сказал «бе-э-э!», тряхнул башкой и лениво убрел в подворотню. «Ну вот, ушла Тьма, и гайсты измельчали», – едва ли не с сожалением подумал Йорген в тот момент. Ему и в голову не пришло, что гайст этот был подставной, специально ослабленный, чтобы не покалечил до смерти будущих героических ведьмаков и гарнизонных магов.

Между прочим, все остальные экзаменующиеся сразу догадались, что к чему, и, одержав нелегкую победу в первом своем бою, оставались у тел поверженных врагов до тех пор, пока из своего тайного укрытия не объявлялся один из экзаменаторов. Один только Йорген явился, куда велено было, и долго гадал, куда все подевались, когда наконец начнется экзамен, и переживал, уж не перепутал ли он чего.

Домой вернулся ближе к утру, раздосадованный и сонный, и вдруг обнаружил, что на постели его, неизвестно откуда объявившись, растянулся дорогой друг и венный боевой товарищ Кальпурций, сын аквинарского судии!

– Тиилл?! Ты ли это?! – Ланцтрегер тряхнул головой, отгоняя наваждение. На мгновение мелькнула мысль: неужели это продолжение экзамена и на него наслали морок?

Но силониец вскочил и заключил его в мощные объятия, не оставляющие ни малейшего сомнения в телесной природе гостя.

– Йорген! Друг мой! Как я рад тебя видеть!

– Ага! – счастливо выдохнул тот, потому что чувства переполняли душу, а выражать их словесно он не очень умел.

Расспросы пришлось отложить до утра, гость отчаянно устал с дальней дороги, да и Йорген не чувствовал себя бодрым после ночных волнений. Силониец остался на кровати, для себя же ланцтрегер раскатал на полу кошму.

– А то давай наоборот, как в старые добрые времена, – предложил Кальпурций. – Ведь в твоем доме