— Да не бывает у утопленников конвульсий!!! Ну хочешь, переверну его, чтобы ты убедился?!
— Ну переверни, если тебе приятно к трупам прикасаться!
— Говорю же, он не труп! А если бы даже и так — подумаешь, нежности! Мало я, что ли, их в своей жизни…
Тут Семиаренс почувствовал, что его тянут, держа под мышки.
— Эх, вот вцепился — не отнимешь! Как в родную! — хихикнул северянин.
— Трупное окоченение! — констатировал второй.
— Знаешь, ты уж определись, выбери что-то одно: либо конвульсии, либо окоченение! А еще лучше помоги мне его отцепить!
— Ну вот еще, стану я трупы трогать! Идем уже, пусть себе лежит.
— Нельзя. Он жив, и наш благородный долг — оказать ему посильную помощь. Иначе не видать нам удачи в пути! — Похоже, представления о благородстве у северянина были прочно увязаны с личной выгодой.
— Согласен. Давай его похороним с честью. Это большее, что мы можем для него сделать.
— Нельзя его хоронить!.. И вообще, о какой чести можно вести речь, пока он с этой… на этой… В любом случае стаскивать надо! Помогай!
Его снова стали тянуть, грубо и бесцеремонно — похоже, защитник его в глубине души тоже считал, что имеет дело с трупом, а спорил из чистого упрямства. Семиаренс рефлекторно сжался на своем неудобном ложе.
— Как клещ! — последовал комментарий силонийца. — Не поддается! Йорген, давай его прямо с этой штукой закопаем, никто и знать не будет. Мертвые сраму не имут!.. И чего он так в нее вцепился?
«И правда, чего это я? — подумал альв, разум мало-помалу начинал к нему возвращаться. — Как бы и впрямь живьем не зарыли!» Он ослабил хватку.
— О-го-го! Подается! — обрадовался тот, кого звали Йоргеном. Семиаренс почувствовал, как тело его заваливают набок. — Ну вот! Только закапывать его все равно не будем. Даже если ты вдруг прав. Потому что он альв. Альвы любят быть похороненными в дуплах вековых дубов или в карстовых пещерах. На природе, короче. Чтобы было удобнее с ней сливаться.
— Правда? А ты откуда знаешь? — Южанин удивился не то его осведомленности, не то странности чужого обычая.
— Знаю. В лесах нашего ландлага полно светлых альвов. Моя родная мачеха — светлая альва!
— «Родная мачеха» — так не говорят, — машинально поправил силониец.
Но северянина его замечание неожиданно задело.
— Вот тут ты неправ, друг Тиилл! Суди сам. От брака моего отца и его третьей жены-альвы появился на свет наш младший брат Фруте. Ты же не станешь отрицать, что он мне родственник?
Возражений не последовало, и Йорген продолжал:
— И матери своей он тоже родственник. Значит, мы с ней родственники через него. Вот если бы Фруте не было, она была бы мне чужой мачехой, а так — родная!
— У тебя очень своеобразные представления о родстве, — заключил Кальпурций.
О предполагаемом утопленнике оба, похоже, забыли. И напрасно. Он, утопленник, фыркнул! Очень уж забавным показался Семиаренсу их диалог.
Последующий характерный шум дал ему понять, что от него шарахнулись.
— Ну что я тебе говорил?! — Теперь в голосе Йоргена звучало торжество. — Живой! А ты его закопать хотел!
Но и южанину было упрямства не занимать.
— Да, был неправ! Не закапывать его надо, а истреблять осиной! Сдается мне, это уже вампир!
— Вампир?! Днем?! И чтобы ты знал, друг мой Кальпурций, альвы вообще никогда не превращаются в вампиров! Это чуждо их светлой природе!.. А хорошо, что не надо его хоронить, правда? Где бы мы взяли вековой дуб?
— Пещерой обошелся бы… Тпр-ру, окаянная! Йорген, будь другом, придержи это безмозглое животное, я одеяло достану! Надо его укрыть… И костер не помешает… Эх, как бы нам его в чувство привести? Ты не умеешь?
— Ну… Водой надо побрызгать, — неуверенно предложил северянин.
— Какая вода, он и так насквозь мокрый!
И тут Семиаренс понял, чего хочет больше всего на свете. Воды!!!
— Воды-ы!! — прохрипел лежащий. Перекатился с бока на спину, вытянулся, запрокинул голову и снова попросил: — Воды-ы!!!
«Лучше бы мы его не находили», — малодушно подумал Кальпурций Тиилл.
Слишком уж походил альв на умирающего, сын государственного судии обращаться с такими не умел и, скажем так, брезговал. У Йоргена жизненного опыта было гораздо больше, он ловко напоил несчастного из фляжки.
И Семиаренс окончательно вернулся к жизни. Он открыл глаза. Увидел серое, низко нависшее небо и белых чаек в нем. Увидел лица двух очень молодых парней, склонившихся над его телом. В глазах — минимум сочувствия, максимум любопытства. Что ж, это понятно в их возрасте. Не бросили на произвол судьбы — уже за то спасибо.
Не стоило большого труда понять, какой из их голосов кому принадлежал. Один был типичным человеком и типичным силонийцем: четко очерченное лицо с чуть выступающими скулами и красивым прямым носом, большие миндалевидные глаза, светлые волосы локонами… Значит, это его звали Тииллом. Второй, по имени Йорген, «родной пасынок альвы», человеком не был, по крайней мере Семиаренсу так показалось в первый момент. Только приглядевшись внимательнее, он понял, что это и не чистокровный нифлунг. Плод смешанной пары, рожденный от человека и нифлунга. Ничего, удачное сочетание. Ни одну из этих рас по отдельности альвы не считали красивой. Их гибрид вышел много лучше…
«Зачем я так думаю о нем — „гибрид“? — мысленно укорил себя Семиаренс. — Он не животное, он хороший, милый мальчик, который любит свою мачеху, интересуется обычаями чужих народов и не оставляет полумертвых незнакомцев в беде. Возможно, движут им при этом не самые бескорыстные мотивы, но главное — результат…»
— Ну что, больше не собираешься сливаться с природой? — участливо спросил Йорген, заглядывая светлому альву в лицо. — Вот хорошо! А то нам совершенно негде тебя хоронить, ты это, пожалуйста, учти!
— Непременно учту, — согласился недавний «утопленник» не без иронии в голосе, и ланцтрегер заметил про себя: «Пожалуй, напрасно я обращаюсь к нему на „ты“. Может, он нам в деды или прадеды годится, ведь их, альвов, не разберешь!»
— Как по-твоему, дурное предзнаменование или доброе, что мы его нашли? — глядя в спину удаляющемуся альву, задумчиво спросил Йорген у Кальпурция.
Встреча оставила в его душе легкий, но неприятный осадок. Накормленный и напоенный не одной только водой, согретый у костра, одетый с бору по сосенке, зато в сухое, избавленный от цепи на щиколотке, он ушел не попрощавшись, как только почувствовал в себе силы встать на ноги. Не пожелал ничего о себе рассказать (а они не расспрашивали, думали, слаб еще для разговоров), не назвал имени, слова благодарности не проронил, просто поднялся и пошел. «Эй, погоди, — удивленно окликнул его Йорген. — Хоть денег возьми! Понадобятся ведь!» — «Да, пожалуй», — согласился альв, забрал несколько предложенных золотых крон и зашагал прочь по сырому песку в направлении столицы…
… — Ты считаешь это предзнаменованием? Почему?
Ланцтрегер пожал плечами:
— Не успели выйти в путь, сразу наткнулись на тело, не то живое, не то мертвое… Светлый альв, еще статуя эта чудовищная… Может, простая случайность, может, нет… — В мыслях и чувствах его ясности не было.
— Трудно сказать, — согласился Тиилл. Церемонный силониец был задет отчужденным поведением альва куда сильнее, чем снисходительный Йорген. — Боюсь, не напрасно ли мы ему помогли? Цепь видел?
