верная служанка».
Погода не по сезону мягкая, и солнце сияет так, как только можно мечтать. В этот день Конфетке исполняется двадцать лет.
Хотя девятнадцатое января по праву считается серединой зимы, с улиц счищены последние остатки слякоти, на деревьях поют птицы, высоко над Конфеткиной головой лавандово-голубое небо с белыми, как яичная скорлупа, облаками — совсем как цветная картинка в детской книжке. В городском парке зеленая трава под ногами влажна, но не от снега или от дождя — это растаял иней и влаги едва достает, чтобы смочить ее башмаки. Единственное твердое доказательство времени года — длинный язык непрозрачного льда, который свисает из пасти каменного дракона на краю сухого паркового фонтана, но даже сосулька блестит и потеет, медленно поддаваясь оттепели.
«Вот в такой день я появилась на свет», — думает Конфетка. Софи поднимает глаза на каменного дракона, потом на гувернантку, без слов испрашивая разрешения рассмотреть чудовище поближе. Конфетка кивает в знак согласия и с некоторым затруднением (очень тесное и жесткое утреннее платье мешает двигаться), помогает Софи вскарабкаться на бортик фонтана. Девочка пытается найти точку опоры, хватаясь рукой в митенке за серый бок дракона. Не очень-то они элегантны, эти ее старые шерстяные митенки, но лайковые перчаточки, подаренные отцом на Рождество, сразу оказались ей малы, а когда мисс Конфетт попыталась натянуть их на растяжку для взрослых, одна лопнула.
Софи наклоняется прямо к каменным челюстям дракона и застенчиво тянется розовым язычком к блестящей сосульке.
— Софи, не надо! Она грязная! Ребенок отпрядывает, будто от удара.
— Я скажу вам, что можно сделать — можно отломить кусочек сосульки. Удрученная тем, с какой легкостью можно напугать ребенка, Конфетка хочет приободрить Софи.
— Ну, давайте, стукните по ней!
Софи нерешительно протягивает митенку, постукивает по льду, но безо всякого толка. Но потом, поощряемая гувернанткой, всерьез бьет по сосульке, и та разламывается. Из открывшегося железного носика с бульканьем вытекает слабенькая струйка рыжей воды.
— Вот видите, Софи, — говорит Конфетка, — у вас забил фонтан!
Под внимательным взглядом гувернантки Софи идет по воображаемому канату, обходя фонтан по бортику. Длинные юбки траурного платья мешают ей видеть собственные ноги, но она медленно и сосредоточенно продолжает обход, для равновесия раскинув руки, как крылья.
Допускают ли правила траура выводить осиротевшую дочь на прогулку в публичное место всего через несколько дней после похорон? Конфетка понятия не имеет, но кому ее отчитать, если она совершает недопустимое? Прислуга притихла, Рэкхэм наглухо укрылся в кабинете: пусть мир увидит убитого горем вдовца — вернее, пусть не видит — и едва ли может знать, чем там занимается Конфетка, когда она не с ним.
А если узнает правду — ну и что? Разве должны они с Софи прятаться в затемненном доме, задыхаться в атмосфере, где смех под запретом, и с утра до ночи нужно ходить в черном? Нет! Не будет она ползать под могильным покровом! Уроки Софи будут продолжаться — по возможности, на свежем воздухе, в парках и садах Ноттинг-Хилла. Бедного ребенка и без того чуть не всю жизнь скрывали, как внушающую отвращение тайну.
— Пора читать исторические стихи, маленькая, — объявляет Конфет ка, и Софи оживляется. Больше, чем игра, ей нравится только работа. Она смотрит на землю, готовясь спрыгнуть с фонтана, но как спрыгнешь в такой неудобной одежде. Что делать?
Неожиданно Конфетка срывается с места, подхватывает девочку на руки и одним стремительным, шаловливым движением переносит ее на землю. Это происходит в секунды, в одно дыхание, но в этот долгий миг Конфетка испытывает большую физическую радость, чем за всю жизнь, наполненную физическими же контактами. Ножки Софи болтаются в воздухе, подошвы задевают траву и твердо становятся на землю; Конфетка, задыхаясь, отпускает ее. Слава Богу, слава Богу, девочка порозовела от возбуждения; она довольна и не возражала бы, если бы такое повторилось.
В последнее время Конфетку смущает и даже тревожит сила ее физической привязанности к Софи. По прибытии в дом Рэкхэмов все начиналось с решимости не навредить своей не слишком — вроде бы — способной ученице, а теперь решимость пульсирует по всему телу в ином виде: это желание осчастливить Софи.
В этот девятнадцатый день января, в утро своего двадцатилетия, стоя в городском парке, Конфетка, еще трепеща от объятия Софи, представляет себе, как они обе лежат в постели в одинаковых беленьких ночных рубашках, и Софи крепко спит, угнездившись головой между грудей Конфетки — зрелище, которое еще год назад вызвало бы у нее смех (не в последнюю очередь из-за того, что грудей-то реально у нее почти и нет). Однако теперь груди как будто выросли, как будто затянувшаяся подростковость, наконец, закончилась, так что нынче она женщина.
Софи медленно шагает вокруг фонтана в маршевом, церемониальном ритме, декламируя стихи:
— Очень хорошо, Софи, — Конфетка уступает ей дорогу, — повторяйте самостоятельно, а если собьетесь, подойдите ко мне.
Софи марширует — теперь она добавила к словам самодельную мелодию, так что стихи превратились в песенку. Руками в жестких креповых рукавах она хлопает себя по бокам, отбивая такт.
Конфетка усаживается на скамью кованого железа — футах в двадцати от фонтана. Она исполнена гордости: стихи — ее собственное изобретение; она их придумала как мнемонический прием для Софи, которая с превеликим трудом отличала одного кровожадного интригана-короля от другого, тем более, что они по большей части носили имена Вильгельм и Генрих. Маленькие стишки, пусть плохонькие, представляли собой первые литературные упражнения Конфетки — после того, как она схоронила свой роман. Ах, конечно, она понимает — жалкие это попытки, но они зажгли в ней огонек надежды на то, что она еще может стать писательницей. И почему бы не писать для детей? Начинайте с младых ногтей, и вы сформируете их души… Неужели она всерьез надеялась, что ее роман прочитают взрослые люди, и, сбросив цепи предубеждений, разделят ее праведный гнев? Гнев против чего, кстати? Она с трудом припоминает…
Конфетка откидывается на спинку скамьи, вытягивает ноги и шевелит пальцами в башмаках, чтобы
