кофейне книжного магазина сделанный из папье-маше бюст Шекспира. Этот человек назвал «Пятое Евангелие» глотком свежего воздухе в бесконечно удушливой атмосфере библейской учености. А еще была молодая женщина из Уилмингтона, несколько, надо признать, чокнутая, но дружелюбная, попросившая у него ручку, которой он ставил на книгах автографы, и записавшая на визитке Тео адрес своей электронной почты, чтобы они могли продолжить их увлекательный разговор об арамейском в «более спокойной обстановке» — то есть вдали от не вполне вменяемых людей, которые выглядят так, точно из них только что вынули душу.
Как бы там ни было, каждый город отличался от других, а любую толпу следует оценивать по ее достоинствам, нью-йоркская же была очень разнородной, но вполне заурядной и никакой взвинченности в ней не наблюдалось. Часть встречи, посвященная ответам на вопросы, прошла, по мнению Тео, хорошо, особенно если учесть, что после стресса и «ербильной» таблетки он пребывал малость не в своем долбанном уме. Но затем коротышка в рубашке-гольф и клетчатых штанах спросил:
— Мистер Гриффин, вы уже слышали новость из Канзаса?
— Канзаса? — Тео надумал было отпустить шуточку про «Волшебника из страны Оз», но некий инстинкт удержал его. — А что произошло в Канзасе?
— Там совсем недавно застрелилась пятнадцатилетняя девочка, часа два назад. И копы нашли рядом с ней в постели вашу книгу.
По публике прокатились встревоженные шепотки.
— Это… э-э… ужасно. Трагедия. Кошмар, — сказал Тео. — Она умерла?
— Да, мистер Гриффин, она умерла.
— Не знаю, что и сказать, — сказал Тео.
— А вот диктор программы новостей сказал, что девочка прочитала вашу книгу и утратила все надежды, какие у нее были. Что вы об этом думаете, мистер Гриффин?
— Гриппин, — вежливым, но властным тоном сообщил проводивший встречу работник книжного магазина. — Имя нашего сегодняшнего гостя — мистер Тео
— Плевал я на его имя, — заявил, внезапно осерчав, коротышка. — Я хочу узнать…
И тут… и тут что? Ослепительный свет. Удар по голове. Тьма. А затем, после растянувшихся на недели, как ему показалось, попыток прийти в себя, медленное возвращение к жизни — в обветшавшую комнату, которая пропахла лежалой пиццей и жиром кебабов. Запах этот исходил, казалось, даже от кресла, к которому был привязан Тео.
Освещена комната была до жути тускло и походила на бывший гараж. Контуры ее расплывались. Хотя нет, контуры-то не расплывались — просто глаза Тео никаких резких очертаний различить не могли. Очки его остались в «Страницах».
— Где я? — спросил он. Те двое отошли на другой конец комнаты, посреди которой сидел связанный Тео. Они негромко разговаривали о чем-то — о чем именно, он расслышать не мог по причине изливавшейся из большого старого телевизора трескотни.
— Это тебя пусть не волнует, приятель, — резко ответил Белый.
— Отсюда тебе все равно не выбраться, — добавил Араб.
— Меня ожидают в Бостоне, — сказал Тео. Глупость, конечно, сказал, но, пока он не узнает побольше о своих похитителях, все, сказанное им, будет в равной мере и умным, и глупым. Необходимо втянуть их в разговор.
— Твое турне закончилось, приятель, — сообщил Белый.
— Примирись с этим, — сказал Араб.
Тео задергался в своих путах. Он рассудил, что если ему удастся натягивать их, значит, пусть даже это почти ничего не даст, руки его еще целы, хоть он их и не чувствует. Наверное, они просто онемели от перетяжек или от того, что вывернуты под неестественным углом. В кресле Тео полусидел-полулежал, оно не было прямым настолько, чтобы подпирать его спину, но и пологость кресла не позволяла просто лежать в нем. Руки же Тео были перекинуты через мягкие подлокотники, а запястья, по всему судя, привязаны к задним ножкам кресла. И лодыжки тоже были привязаны, но, скорее всего, к ножкам передним. Если бы его приковали цепями к скале, он и то испытывал бы меньшее неудобство.
Телевизионная трескотня преобразовалась из идиотской рекламы в выпуск новостей. Дикторша носовым голосом повторила главные новости второй половины дня. Одной из них был Тео.
— Полиция все еще продолжает поиски двух мужчин, которые сегодня в девять вечера похитили из книжного магазина «Страницы», что на Пенн-Плаза, Манхэттен, Тео Гриппина, автора вызвавшей немалые споры книги. Похитителям удалось сбежать под прикрытием дымовой завесы, которую они создали, стреляя из ракетниц. Трагедия разразилась, когда одна из ракет подожгла магазин и три человека погибли до прибытия пожарных. Еще десять человек получили ожоги и надышались дыма — двое из них находятся в критическом состоянии. Глория Мак-Кинли сообщает из Манхэттена.
Новый женский голос, тоже носовой:
— Когда в прошлом году здесь, на Пенн-Плаза, открылись «Страницы», владельцы этого книжного магазина мечтали сделать его самым популярным в Нью-Йорке. Лозунги их были такими: «Любая книга для любого читателя» и «Когда цепочка магазинов перестает быть цепью?». Взглянув мне за спину, вы увидите, что мечта эта сгорела дотла. Митч Мерритт, директор «Страниц». Как вы себя чувствуете, Митч?
— Ну, не слишком хорошо, скорее, очень плохо. — Это был «Пиксис». — Сами видите, от нашего магазина мало что осталось. Огонь и вода уничтожили большую часть того, что у нас здесь было — книг и прочего. Ущерб составляет что-то около… мне даже думать об этом не хочется. Но, конечно, гибель людей… это настоящая трагедия. Мы в шоке, все, кто работает в «Страницах», мы в шоке.
— Спасибо, Митч.
Журналистка принялась коротко пересказывать содержание «Пятого Евангелия» — для осведомления телезрителей, которые еще не были знакомы с тем, что ведущая новостей назвала «поджигательским» характером этой книги. Тео отметил, что ударение она ставит на четвертый слог, и вспомнил еще один лингвистический спор с Мередит, касавшийся ее неприятной привычки произносить «межпланетный», как «межпланьетный».
«Я скоро умру, — подумал он. — А последние мои мысли посвящены педантичным придиркам к неправильному произношению слов.»
Выпуск новостей, уделив еще три минуты «Пятому Евангелию» и порожденным им трагическим последствиям, перешел к другой беде: к Ираку. Женщина-диктор уступила место мужчине по имени Говард. Тот мрачно проинформировал телезрителей (или, в случае Лео, телеслушателей) о том, что некий находящийся неподалеку от Багдада город стал свидетелем «самых ожесточенных со времени окончания войны боев». Последовали разного рода статистические данные, однако разум Тео все еще был занят им самим — силился припомнить фразу, которую он почти не зарегистрировал, поскольку погрузился в маниакальные переживания по поводу того, как Мередит произносит слово «межпланетный». Что-то такое насчет полиции и острой потребности в информации. Иными словами, о том, что никому не известно, кто и куда мог его уволочь и, стало быть, шансы на скорое освобождение у него нулевые.
Плохие новости, слишком много плохих новостей передают по телевизору. Впрочем, телесеть, похоже, вдруг сообразила, что нарушает законы развлекательного вещания и предложила во искупление этого греха коротенький репортаж о японском бизнесмене, который купил на аукционе купальный халат Джона Леннона, заплатив за него 350000 долларов.
— Джон Леннон пользуется в Японии огромным уважением, — на почти безупречном английском пояснил бизнесмен. — Этот халат во многих отношениях является историческим. Именно он был на Ленноне в то утро, когда его первая жена Цинтия узнала, что ее муж провел ночь с Йоко. Так что халат был близок не только к телу Джона но и… кто знает, к какому еще?
Дикторша, дабы увенчать этот заранее записанный материал симпатичной концовкой, спросила: «Скажи, Говард, ты не думаешь, что с тысяча девятьсот шестьдесят восьмого его хоть пару раз да постирали?», и Говард вернул поданный ею мяч: «Очень на это надеюсь».
На чем серьезные новости и закончились; за ними — «после паузы» — должны были последовать спортивные.
Тео сидел, наклонившись вперед, чтобы лучше слышать. Теперь же он попытался откинуться назад,
