См. его споры с Планком, перепечатанные в [147].
Я беру эти слова в кавычки, поскольку Мах всегда протестовал против того, чтобы его называли провозвестником новой «философии», что вполне согласовалось с его исследовательской практикой.
Заметим, что второе допущение является гипотезой, а не «предпосылкой» исследования. Его можно сравнить с предположением ученых-«объективистов» о том, что конечными строительными элементами материи являются упругие сферы, подобные бильярдным шарам. Оно дает начало исследованию, но не является неизменным стандартом его адекватности. Подвергая критике стандарты и «предпосылки» науки своего времени, Мах вовсе не намеревался заменить их какими-то другими догмами (это особенно наглядно проявляется в его примечаниях).
Эту особенность они разделяли с философами Просвещения — за исключением того, что писатели того периода сами изобретали свою философию, в то время как члены Венского кружка копировали извращенные идеи своих великих предшественников. Философы Просвещения занимались этикой, эстетикой, теологией, они обосновали новую антропологию и значительно расширили интеллектуальный горизонт своих современников. Ничего похожего нет в современной «научной» философии, которая выросла из Венского кружка (и попперианства) и занята главным образом физическими науками и неким извращенным представлением о человеке. Любой выход за эти границы представляет собой второсортную имитацию более ранних воззрений и поверхностен, как всякое подражание. Характерной особенностью всей этой деятельности является менторский тон, который появляется там, где воображение умирает и подменяется рутинными реакциями. Даже самое беглое сравнение между Поппером и, скажем, Лессингом обнаруживает разницу между подлинной просвещенностью и рабской имитацией ее внешних форм. (Кант, который хотел стать знаменитым и знал, что педантов признают быстрее, чем независимых мыслителей, в середине жизни изменил свой стиль. И он был прав: его три «Критики» принесли ему большой успех).
См. истолкование аппроксимаций ad hoc в ПМ, с. 75.
Цит. по: [143], с. 683 и сл.
Л. Розенфельд в [139], с. 117.
Ответ Эйнштейна на вопрос о том, почему он не придерживается тех философских идей, которые привели его к специальной теории относительности.
Конечно, Лакатос пытался найти эту связь, однако он появился слишком поздно и достиг успеха только в установлении вербального контакта; см. ПМ, с. 196 и далее.
Так, теория фальсификации Поппера относится к логике подтверждения, а не к науке. То же самое верно в отношении теории правдоподобности.
В Венском кружке только у Нейрата было ясное представление об особенностях научного исследования (как отличного от философского анализа). Разницу между этими двумя подходами хорошо объяснил Айер в своей критике Нейрата в работе «Основания эмпирического познания» [7].
Об этом более подробно см. мою статью о Боре в журнале «Philosophy of Sciences», 1968—1969 гг. [44].
Произвольный характер этого изменения ясно понимал Карнап, который в своем «Логическом синтаксисе языка» и более ранних статьях делает выбор между языком чувственно данного и
