Ночные видения

Шаги приближаются и замирают у двери. Все стихает. Саманте становится жарко.

— Да? Кто там? — спрашивает она, но голос едва слышен в этой звуконепроницаемой комнате.

Снова шаги. Теперь в противоположном направлении. Ровные, неторопливые, уверенные. Саманта переводит дыхание и говорит себе, что бояться нечего. Начинает дышать. Звуки в коридоре растворяются в тишине.

Она снова возвращается к письмам.

Страх Гольдберга, похоже, уменьшился после того, как через несколько месяцев в замке побывал Бах. Место страха понемногу занимает любопытство, которое пробудили в музыканте алхимические изыскания графа.

5 октября 1741 года

Дорогой брат!

Великий И. С. Бах побывал здесь, в этом замке, несколько дней назад! Я представился и даже сопроводил его в гостиную. И сейчас моя рука все еще дрожит от волнения.

Граф попросил гостя сочинить пьесу, которая помогала бы ему засыпать. Понимаю, насколько абсурдно это звучит, но граф говорил с ним абсолютно серьезно и с полной искренностью. И Бах согласился попробовать. А пока граф ежедневно призывает меня на помощь в своих трудах. Он слишком ослаб, чтобы справляться со всем самому.

Вчера он указал на какие-то пузырьки со снадобьями и сказал:

— Вот как это начиналось, Гольдберг. С поиска.

— Поиска чего?

— Вечной жизни. Именно ее обещает Бог праведникам, тем, кто в состоянии всю жизнь дожидаться Судного дня.

— Не понимаю.

— Я был нетерпелив. Боялся забвения. Просил Бога позволить мне жить вечно. Я был готов претерпеть любые муки, любую боль ради того, чтобы остаться здесь, где я знаю, чего ожидать.

После этого он замолчал, и мы продолжили работу.

Я вспомнил о несчастных, описанных в книге Свифта, о тех существах, которые жили вечно, но не переставали стареть. Глядя, как приходят в упадок тело и душа, они впадают в печаль и начинают плакать на каждых похоронах, завидуя тем, кто умирает. Но на самом деле граф не таков. Он жертва не судьбы, но собственных деяний.

Я узнаю новый мир, мир, о котором никогда ничего не знал. В этом мире есть силы, которые ты и представить себе не можешь. Будь здоров и пиши поскорее.

Твой брат И.

Прежде чем вернуться в начале ноября в Лейпциг, Бах приносит графу свои «Вариации». И вот последнее за последующие шесть месяцев письмо Гольдберга.

16 ноября 1741 года

Карл!

Бах сочинил для графа чудесные вариации. Его музыка настолько совершенна, что я начинаю презирать себя — как будто красота его пьесы посмеялась надо мной, над теми причинами, которые я придумываю для оправдания собственных неудач. Почему я должен служить этому озлобленному человеку? Если бы у меня были время и свобода, чтобы заниматься только сочинением музыки! Я способен на большее, намного большее и тем не менее свыкся со своим положением.

Поведение графа изменилось в худшую сторону, и слуг с каждым днем охватывает все больший страх.

По мере того как возрастает моя враждебность к нему, крепнет и моя симпатия. Теперь мы связаны с ним как братья. Впервые я понимаю его стремление к чему-то большему, потребность в том, что находится за пределами этой жизни. Будь здоров.

Иоганн

Саманта ищет другие письма, те, которые были написаны по прошествии шести месяцев, но не находит их. Так и есть, они еще не переведены и хранятся в ящике «С». Согласно каталогу, в последнюю неделю мая Гольдберг написал еще три письма, после чего переписка прекратилась. Имеющиеся документы позволяют установить, что Гольдберг исчез после 30 мая. Саманта откладывает оставшиеся письма в надежде, что Дон действительно знает немецкий, а не просто хвастает. Потом подходит к двери, прислушивается к доносящимся из-за нее звукам и резко открывает.

Воздух в коридоре свежее и прохладнее. Саманта возвращается к столу библиотекарши, просит ее сделать фотокопии с трех писем и встает на лесенку, чтобы поискать на стеллаже партитуру «Гольдберг- вариаций». То, что ей нужно, находится в самом углу зала, на пыльной полке. Здесь было бы совсем темно, если бы не тонкий лучик света от уличного фонаря. Листы партитуры желтые и ломкие от времени.

Саманта идет в звукозал, берет запись «Вариаций», сделанную в 1981 году Гулдом, и усаживается в одной из кабинок. С первыми звуками музыки она расслабляется, позволяет себе ощутить усталость от всего пережитого за день, складывает руки на груди, откидывается на спинку стула и закрывает глаза.

…Белая мраморная ванна холоднее, чем покрывающая ее лицо вода. Сильные руки не дают ей подняться, а легким уже не хватает воздуха. Внезапно в воде появляется облачко крови. Она прорывается на поверхность и отчаянно пытается вдохнуть. Он снова толкает ее вниз. Она хочет крикнуть, но голос звучит как-то непривычно, словно издалека, как будто она падает…

— Мисс? Мисс?

Саманта вздрагивает, вскидывает голову и смотрит сначала на библиотекаршу, которая только что потрепала ее по плечу, потом на лежащий перед ней плейер. Он остановился, проиграв компакт-диск до конца.

— Извините, но наш зал закрывается. А главный будет открыт еще три часа.

— Который сейчас час?

— Семь.

— Что?!

Саманта недоверчиво смотрит на свои часы.

— Семь часов вечера. Вы немного задремали. — Женщина вымученно улыбается и подает Саманте папку. — Здесь фотокопии, о которых вы просили. Что-нибудь еще?

— Нет, спасибо.

Библиотекарша обходит зал, проверяя, все ли выключено, а Саманта размышляет о странных обстоятельствах, в которых родилось это музыкальное сочинение. Интересно, как подействовали навязчивые мелодии «Вариаций» на графа Кайзерлинга? Может, он тоже, как и она сама только что, оказался восприимчивым к их чарам и уснул? Или же они стали для несчастного еще одним источником боли и разочарования? Саманта кладет ладонь на живот, на то место, где под рубашкой скрыт ее шрам. Она знает — есть боль и разочарования, которые не проходят.

Библиотекарша негромко кашляет у нее за спиной. Пора уходить. Взгляд Саманты падает на партитуру.

Оказывается, она не перевернула даже первую страницу.

14 МАЛЕНЬКОЕ РАСПЯТИЕ

Самолет приземляется в 10.55 вечера, и Саманта решает заглянуть в офис и отправить письма факсом Дону. В клинику она уже опоздала, так что теперь ее, возможно, ожидает бессонная ночь. Опустевшую стоянку освещает один-единственный фонарь, и отступившее в тень грязное кирпичное здание выглядит давным-давно заброшенным. Она запирает за собой входную дверь и включает свет. Одна из ламп дневного света начинает жутковато мигать. Саманта снимает трубку телефона.

— Разбудила?

— Нет.

Голос у Фрэнка сонный и рассеянный.

— Узнал что-нибудь об отце Моргане?

— Ну… Бармен в ресторане «Люччи» опознал обоих, его и Кэтрин, по фотографии. Сказал, что обедали