– Черт бы меня! – прогудел Генри. – Кто сегодня в роли слушателя?
Все рассмеялись.
Эдит почувствовала непреодолимое желание прервать свое членство в клубе.
– Это вы об Аннет? – сказала она, будто не веря своим ушам. – Забавно. А мне она, пожалуй, понравилась.
Генри это не тронуло.
– Ну, тогда садись за ужином рядом с ней. Надеюсь, ты готова обсуждать ее кинокарьеру ad nauseam[13]?
Эдит улыбнулась:
– А что? О чем бы вы предпочли разговаривать? О том, с кем вы знакомы в Шропшире?
Она снова легла, все с той же улыбкой, и закрыла глаза, наслаждаясь неловкой тишиной, как набедокурившая школьница.
– Я не так часто бываю в Шропшире. – Генри отодвинулся от нее, обрюзгший, тяжело дыша, как кит, выброшенный на берег.
– Пойду искупаюсь, – сказал Чарльз. Обедали поздно, ели паэлью, в которой было слишком много кальмаров, в ресторане под открытым небом с видом на порт, где покачивалась на волнах целая флотилия яхт, а затем на двух машинах отправились к Фрэнкам. Те жили за городом, на самом берегу моря, и их дом со всех сторон на суше окружала каменная стена, выложенная поверху битым стеклом. Ворота, или, скорее, огромные железные двери, открылись автоматически, как только они назвали себя, а затем захлопнулись, едва не попав по бамперу второй машины.
– Да, похоже, двух машин они не ожидали, – рассмеялась Аннет.
Неустрашимая Кэролайн, сидевшая за рулем первого автомобиля, где ехали Эдит, Аннет и Генри, прокладывала путь сквозь огромные безлюдные сады. Сквозь ветви деревьев соблазнительно мелькали работы Генри Мура и Джакометти, пока, свернув за массивный куст рододендрона, они не оказались у развилки. Одна дорожка вела вверх по склону к замку девятнадцатого века, который возвышался на самой высокой точке владений, и Эдит решила, что именно туда они и направляются, а вторая вела к другому дому, такому же большому, как и первый, только современной постройки, у самой кромки воды. С дороги его видно не было – здание было очень низкое, его балконы нависали над самыми волнами.
– Нам куда? – спросила Эдит.
– Вниз. Миссис Фрэнк нравится жить у моря.
– А там, на холме, что?
Лицо Кэролайн приняло соответствующее ситуации туманное выражение:
– Я так думаю, это по большей части для внуков.
– Вот это да! – воскликнула Аннет, и Эдит с интересом отметила, что больше никто не признавал невероятную, оргиастическую роскошь, свидетелями которой они были.
Она уже начала понимать, что делом чести в этом мире было ни в коем случае не выражать восхищения любым проявлениям богатства, каким бы фантастическим оно ни было. Отмечать, что богатство любого масштаба не есть что-то обычное, земное, мирское, значило рисковать выглядеть мелкобуржуазно. Люди могут принять тебя за представителя среднего класса – части общества, свою непринадлежность к которой многие из них со страстью доказывали всю жизнь неизвестно кому. У этого правила есть исключения. Можно воскликнуть: «Какая прелесть!» – но таким образом, чтобы скорее проявить великодушие, нежели действительно высказывать изумление. А еще лучше: «Дорогая, это просто роскошно!» Таким образом вы показываете, что интерьер, меню, что угодно – чрезмерно и опасно граничит с вульгарностью. Леди Акфильд особенно хорошо умела уничтожить собеседника своим улыбчивым энтузиазмом. Но для новичка это очень и очень непростое искусство, и Эдит правильно делала, что не пыталась пока его осваивать.
Лакей в белой ливрее провел компанию через сияющие мрамором комнаты на террасу, где миссис Фрэнк, очень загорелая, крепкая женщина, полулежала в ярком хлопчатобумажном саронге, массивные браслеты позвякивали на ее мускулистых руках. Она жестом пригласила вошедших подойти ближе.
Кэролайн взяла инициативу в свои руки.
– Добрый день, – лениво протянула она. – Я – Кэролайн Чейз.
Она начала представлять остальных и на долю секунды сделала паузу перед тем, как назвать трех «посторонних» небротонских гостей – Боба, Аннет и девушку Питера, как бы показывая миссис Фрэнк, что они не принадлежат к ближнему кругу и с ними особенно церемониться не стоит. Миссис Фрэнк приняла сигнал и поприветствовала чужаков ощутимо прохладнее, чем «основных» гостей.
– А вы, должно быть, та самая новобрачная, – сказала она, вставая, и взяла Эдит под руку, чтобы отвести их в дом. Эдит уловила сильный мускусный запах духов и наблюдала, как сухие морщинки двигаются вокруг узких, намазанных алым губ. – Как вам нравится на Майорке?
– Мы прилетели только вчера вечером. Пока все чудесно. – Она улыбнулась в ответ, глядя в безжизненные, скучающие глаза ухмыляющейся хозяйки.
– Вы должны позволить нам развлечь вас, пока вы здесь. Расскажите, как там дорогая Гуджи?
– У нее все хорошо. Они с Тигрой в Шотландии.
Выговорив это, Эдит поняла, что впервые произнесла вслух эти нелепые прозвища. До замужества она про себя решила, что будет называть будущих свекра со свекровью Хэрриет и Джон, но от миссис Фрэнк так и веяло исключительностью, принадлежностью к узкому кругу, и это настойчивое ощущение заставило ее переменить решение, потому что, по правде говоря, что бы она там ни говорила своим друзьям, ей не хотелось быть «этой чужой» невесткой. Она не хотела, чтобы люди сочувствовали леди Акфильд, что Чарльз не нашел себе лучшей партии. Она хотела, чтобы ее свекровь поздравляли с тем, какая у нее способная невестка, какой у ее невестки хороший вкус, какая она очаровательная и как с ней интересно. Так Эдит получила свой первый урок – почему в Англии не было революций и что остановило столь многих людей, жаждущих перемен, от жены Эдуарда IV до Рэмси Макдональд лучший способ справиться с беспокойным чужаком – впустить его, обратить его в свою веру, дать ему проникнуться ею со всей истовостью неофита, и вы глазом не успеете моргнуть, как он станет plus Catholique que le Pape[14]. Выучив урок, Эдит не стала лучше относиться к тем, кто ей его преподал, но у нее снова закружилась голова, когда она осознала, что теперь стала одной из них. Она почувствовала себя могущественной. Она обернулась и улыбнулась Чарльзу.
По плану была экскурсия по парку со скульптурами, и гости тронулись в путь. Когда они выходили из дома, к ним подошла молодая, довольно жилистая женщина, уменьшенная копия миссис Фрэнк. Она, очевидно, играла в теннис – в руках у нее была ракетка, великоватая для нее. Хозяйка представила ее как свою племянницу Тину. В отличие от тети, девушка была болезненно застенчива. Она молча пошла с ними рядом, как, очевидно, ей было велено, только шепотом, несчастным голосом отвечая, если обращались лично к ней.
Они прошли мимо бассейна, вырубленного на небольшом утесе над морем, и Эдит услышала, как Аннет спросила про терракотовые вазы по краям. Они постоянно наполняли бассейн водой, от которой в воздух поднимался легкий пар.
– Они римские, – сказала Тина почти беззвучно, – Дядя велел привезти их сюда с затонувшего у этих берегов корабля.
– А теперь к ним подвели трубы?
– Простите, что значит «подвели трубы»?
Чарльз довольно раздраженно перебил Аннет:
– Она хочет сказать, их используют, чтобы наполнять бассейн.
– Да. Морской водой.
– Морской водой? Подогретой морской водой?
Тина кивнула:
– Это же лучше, нет? У нас есть другой бассейн, с пресной водой, но, по-моему, этот хороший, нет?
Аннет какое-то время не говорила ни слова. Она, похоже, начала соглашаться с остальными, что ей здесь не место. Группа остановилась на террасе, щедро увитой бугенвиллеями, где на мраморном постаменте стоял большой торс работы Родена. Все ахали и восхищались. Миссис Фрэнк подошла к Кэролайн и принялась расспрашивать ее об общих знакомых. Похоже, ей было неприятно, что ее не
