права. Борьба в легальных формах невозможна, ибо из «треугольника» выхода нет. Лицемерная и трусливая самокритика, проводимая ныне, ничего не может дать для прекращения процесса распада. Критика масс лишь тогда имеет цену, когда рабочие могут реагировать не только словом, но и делом. Почему не поставили смоленских, сочинских, артемовских держателей партбилетов на суд партийно- рабочей массы? Почему их дела разбирались келейно, а не на предприятиях, почему негодяи, плодившие и прикрывавшие самые возмутительные преступления против рабочих, опозорившие сов[етскую] власть и коммунизм, не только не изъяты из советского общества, но даже не исключены из партии?
Могут ли рабочие смотреть на партию и союзы, сохранившие в своих рядах заведомых насильников и растратчиков, как на свои органы, обратятся ли туда за защитой от других подобных же «хозяев»? Конечно, нет. Рабочие останутся и после разоблачительной кампании в руках классово чуждых, враждебных делу революции элементов. И эту крикливую кампанию они оценят по достоинству как один из маневров запутавшегося в противоречиях беспочвенного и бесприципного руководства, пытающегося спасти остатки своего гибнущего авторитета и революционной репутации в рабочих массах. Политика центральных органов по рабочему вопросу разоблачает левый курс. Никакие меры не могут дать эффекта, если сам рабочий класс остается под прессом материального и правового зажима. Первым шагом левого курса должно быть улучшение материального положения рабочего, увеличение его доли в национальном доходе, количественное укрепление рабочего класса, уменьшение безработицы. Левый курс невозможен без решающего повышения удельного веса рабочего в партии и в государстве, без обеспечения за ним хозяйских прав на предприятии, без утверждения за рабочей массой действительной власти над ее выборными органами (а не только права критики после того, как выборное начальство проворовалось и созрело для прокуратуры). Эти меры настоящей рабочей демократии не могут быть проведены нынешним партийно-профессиональным аппаратом, враждебным массам, страстающимся с буржуазией. Эти меры не могут быть проведены при сохранении нынешнего лишенного классовой основы, беспринципного руководства, укрепившегося на борьбе с революционным авангардом пролетариата, на разгроме пролетарской части партии, построившего свое могущество на фактической ликвидации партии как органа рабочего класса. Поэтому никакого доверия революционным возгласам сталинских молодцов, никаких иллюзий насчет выправления классовой линии руками «могильщиков революции»!
Политика партии сейчас в основном выражает интересы мелкой буржуазии, на которую давит международный и внутренний капитал,— оппозиция в своей политике целиком исходит из интересов пролетариата.
С особенной яркостью мелкобуржуазная сущность политики ВКП проявилась в хлебозаготовительной кампании текущего года. Еще задолго до XV съезда оппозиция сигнализировала опасность со стороны растущей мощи кулака и примыкающей к нему зажиточной части середнячества. Важнейшим показателем такого роста являлась все большая концентрация хлебных излишков в руках верхушечных слоев деревни. Уже летом 1926 г. 10% крестьянства владело 41,3% хлебных излишков, в то время как 23% бедноты не имели никаких излишков (журнал «Статистическое обозрение», орган ЦСУ СССР, 1927 год, No 2). Третий урожайный (1927) год только увеличил массу этих запасов и удельный вес в них кулака. Вот что говорил по этому поводу на августовском пленуме Пятаков: «Т[овари]щ Рыков забыл упомянуть об одном очень грозном явлении, которое мы имеем в этом году. Началось это в прошлом году, но в этом году продолжается. Я говорю о накоплении натуральных запасов хлеба в руках зажиточной части деревни. Если память мне не изменяет, эти натуральные запасы для этого года исчислялись в 600 — 700 миллионов пудов, а сейчас они уже исчисляются цифрой в 870 млн. пудов. Вы думаете, что беднота накопила этот хлеб?
Пустое, конечно, этот хлеб скопляется прежде всего в руках кулацкой верхушки и в верхнем слое середняка, который уже граничит с кулаком».
На том же августовском пленуме и тоже по вопросу о хлебных излишках т[овари]щ Смилга, между прочим, сказал: «Можно искать доступ к этим запасам, представляя в распоряжение зажиточных слоев деревни дорогие машины, трактора, жатки и т. д. Вместе с тем снабжать их усиленно потребительскими товарами и с помощью этого вовлечь эти запасы в товарооборот. Такой подход означал бы ничто иное, как экономическую победу кулака над государственным хозяйством. Мне кажется, что хозяйственная обстановка текущего года диктует другой подход к этому вопросу. В течение этого года нужно будет из этих натуральных запасов путем ли налога или путем займа это вопрос конкретный, решение которого будет зависеть от конкретной обстановки — взять 150 — 200 милл[ионов] пудов».
Из приведенных выше цитат видно, что оппозиция еще летом прошлого года предвидела надвигавшийся хлебозаготовительный кризис, как результат растущей мощи деревенской верхушки.
Рыков ответил Пятакову и Смилге, как истый представитель мелкобуржуазного руководства. По его мнению, хлебные запасы — это только «страховочный фонд на случай неурожая... Беднота стремится по мере сил сделать запас на случай повторения 1921 года...» Рыков даже заявил: «Если бы я был крестьянином Саратовской или Царицынской губ[ернии], то что бы ни говорил Смилга, я обязательно бы запасся хлебом, будь я в бедняцкой, середняцкой или кулацкой группе».
Благославив таким образом процесс кулацкого накопления, Рыков добавляет: «Смотреть на факт образования крестьянских хлебных запасов как на попытку кулака бороться со строительством социализма — совершенно неправильно».
Увы, такова логика мелкобуржуазных вождей. Мог ли Рыков в августе 1927 года предвидеть, что в апреле 1928 года Сталину придется сказать нечто прямо противоположное его (Рыковским) словам: «Вы видите, что заготовительный кризис выражает собой первое в условиях нэпа, серьезное выступление капиталистических элементов села против советской власти по одному из важнейших вопросов нашего строительства по вопросу о хлебозаготовках» (доклад Сталина на Московском партактиве «Об итогах апрельского пленума ЦК»).
То, о чем оппозиция предупреждала почти год тому назад, то Сталины и Рыковы уразумели только после жесточайшего поражения, нанесенного им кулаком. Теперь пора нам перейти к картине этого поражения т. е. к картине хлебозаготовительной кампании текущего года. Не успел еще закончиться XV съезд, так лихо расправившийся с оппозицией, но не сумевший увидеть опасность справа, как заготовительный кризис стал грозным фактом. До октября ход хлебозаготовок протекал нормально, самотеком. Это обстоятельство только укрепляло самоуверенность партийной верхушки. Но скоро спокойствие последней сменилось паническим страхом. Кулак и близкая к нему зажиточная группа крестьянства противопоставили свой «план» плану государственному. За кулаком скоро последовало и середнячество — заготовки резко сократились. Так, за время от 1 октября по 1 января 1927/1928 г. было недобрано по сравнению с тем же периодом прошлого года 138 млн. пудов хлеба, и это несмотря на третий урожай и наличие значительных запасов в деревне. Катастрофа, о которой предупреждала оппозиция, становилась реальностью -экспорт был сорван, и пролетарским центрам грозил голод. Партийно-советский аппарат начал нервничать; следует одна черезвычайная мера за другой. Помимо чрезвычайности эти меры отличаются полнейшим отсутствием классовой пролетарской линии: 1) город оголяется от промтоваров, 80% которых бросаются на село, дабы умилостивить кулака, соблазнить его товарным изобилием (вспомнить приведенные выше слова т[овари]ща Смилги); 2) проводится самообложение, обязательное для всех слоев деревни и, конечно, ложащееся более тяжким бременем на маломощных ее членов; 3) крестьянский заем фактически распространяется в принудительном порядке и, главное, опять-таки среди всех слоев села; 4) во многих местах практикуется простой товарообмен, когда кооперация отпускает товары только имеющим квитанцию ссыппункта о проданном хлебе. В результате указанных мероприятий в феврале на фронте хлебозаготовок был достигнут перелом; опасность голода для городов и армии была временно ликвидирована, но план заготовок 1927/28 года остался далеко не выполненным, и экспорт был окончательно сорван (смотреть «Экономическую жизнь» от 30 апреля, конъюктуру за март и «Харьковский пролетариат» от 13 мая, речь Постышева[291] на пленуме ОПК).
Необходимо также отметить, что отсутствие классовой линии в мероприятиях, проведенных партией для усиления заготовок, нанесло чувствительный удар смычке города и села (речь идет, конечно, о бедняцких и середняцких его слоях)... Апрельский пленум ЦК не мог пройти мимо вопроса о хлебозаготовительной кампании текущего года. Пленум констатировал факт кризиса во втором сельскохозяйственном квартале и попытался найти причины этого явления. Но что же получилось из этой
